История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Переписка с Харриет прекратилась в апреле 1815 года, а зимой она начала через поверенного предъявлять новые денежные требования. Шелли предложил взять Ианту, но Харриет отказалась, не соглашалась она и на другие предложения. Когда переговоры зашли в тупик, отец Харриет и ее поверенный мистер Дессе обратились к отцу Шелли с вопросом, обеспечит ли он одного из внуков на тех условиях, на которых мистер Уэстбрук собирался обеспечить другого. В противном случае угрожали передать в суд дневники и записи Шелли, подтверждающие его безбожие – в качестве доказательства могла служить и «Королева Мэб», – и потребовать, чтобы его лишили отцовских прав. Но сэр Тимоти отмалчивался и не предпринимал никаких действий.

К началу лета 1816 года успокоившегося было Шелли опять охватило то волнение, которое неизменно срывало его с насиженного места и заставляло искать новое пристанище. Как обычно в таких случаях, появился доброжелатель, которого никто, кроме Шелли, не видел, и предупредил его о надвигающейся опасности.

На сей раз это был мистер Уильямс из Тремадока, в свое время спасший Шелли от долговой тюрьмы. Пикок тоже был знаком с этим благородным господином, но давно не встречался с ним.

«Сейчас мистер Уильямс проездом в Лондоне, на два дня, он остановился в таверне «Голова турка». Узнав о том, что мой отец вступил в заговор с полицией и мне грозит арест, он утром пришел в Бишопгейт предложить мне помощь», – уверял Шелли.

Пикок отнесся к этому сообщению с недоверием. «Перси, признайтесь, что никакого Уильямса не было!»

Шелли не обижался, но настаивал на своем: «Надо уезжать, и чем скорее, тем лучше…»

Пикок в воспоминаниях о друге называет эти его состояния «полуобманами», потому что они основывались на твердом убеждении Перси в том, что отец хочет запереть его в сумасшедший дом или в тюрьму.

Быть может, именно мания преследования, этот неразвившийся, но давно существующий недуг, делала Шелли столь загадочно враждебным, даже жестоким, по отношению к самым, казалось бы, близким ему людям?

Вскоре начались сборы. Но в Лондоне опять вступили в силу все те законы и предрассудки, которые не позволяли его семье занять достойное положение в обществе.

Единственным выходом оставался переезд за границу. Но непосредственным толчком явились дела Клер, которая, вернувшись из Линмауса, опять поселилась вместе с Шелли на их содержании. Теперь она была поглощена новой целью – сценой. Действительно, ее прекрасный голос позволял ей надеяться на артистическую карьеру. Кроме того, Клер закончила роман и подумывала о литературной деятельности. Но все должен был решить только лорд Байрон, которому она вверила свою судьбу и упорно добивалась, чтобы он принял этот дар. Она знала, какое тяжелое время переживал ее кумир. С одной стороны, крайне затрудненные денежные дела, судебная травля, разлад с женой, злобные пасквили в десятках газет и журналов, с другой – беды английского и ирландского народа, возвращение на французский престол Бурбонов – все это вместе взятое вызывало в нем напряженную ярость и болезненное «душевное расстройство», о котором он неоднократно упоминает в письмах.

Весь Лондон неистово сплетничал о том, как леди Байрон, добропорядочная христианка и добродетельная мать своей двухмесячной дочери, покинула мужа, не в силах более оставаться с ним, ибо он – развратник и негодяй. Клер, однако же, знала, что свет преследует Байрона за его активные политические выступления. В конце февраля 1812 года, накануне выхода «Чайльд-Гарольда», Байрон произнес пламенную речь в палате лордов в защиту бунтующих ткачей. Вслед за этим в лондонских газетах появились стихи Байрона на политические темы, не только убийственно ироничные по отношению к авторам билля против луддитов, но задевающие самого короля и принца-регента. Это после того, как принц-регент проявил к молодому поэту искреннее дружелюбие! В высших кругах Лондона не прекращались разговоры об этом дерзком, самонадеянном выскочке. Поэт глубоко страдал, не понимая причины, по которой молодая жена внезапно, без объяснения, отказалась вести с ним какие бы то ни было переговоры о примирении. Отец ее требовал разлучения супругов. Байрон выразил муки своего сердца в интимном стихотворении «Прости» – однако его немедленно без ведома поэта напечатали лондонские газеты. Высший свет тешился этой травлей.

Сугубо личное дело скоро выросло чуть ли не во всеевропейский скандал. Поэт-бунтарь был не угоден обществу, и общество всеми средствами старалось избавиться от него. Именно в это время лорд Байрон согласился встретиться со своей корреспонденткой. В конце апреля состоялась давно подготовленная Клер прогулка за город. Они провели ночь в деревне в двадцати милях от Лондона.

Байрона позабавила столь необычная для молодой девушки смелость и категоричность, он, видимо, нуждался в утешении.