История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

В статье Хента «Молодые поэты», появившейся в «Экзаминере» 1 декабря 1816 года, Перси Биши Шелли впервые был представлен читающей Англии не как изверг рода человеческого, а как талантливый автор оригинальных поэтических сочинений.

В тот же день Шелли получил от своего друга письмо, из которого узнал, что стихи его будут опубликованы – они действительно появились в журнале 19 января 1817 года. Хент просил только разрешения подписать «Гимн» не псевдонимом, а именем автора. «Все равно – как Вам будет угодно, – ответил Шелли и с горечью добавил: – Но я слагал эти стихи под влиянием чувств, волновавших меня до слёз, так что они, по-моему, заслуживают лучшей участи, чем быть подписанными именем столь непопулярным и поносимым, как мое. Забвение, постигшее мою скромную работу “Аластор”, само по себе заслужено, я был бы готов его признать, несправедливо другое – успех, которым пользуется презренная чепуха иных авторов». Это признание показывает, что Шелли трезво оценил свое положение и не питал никаких иллюзий: «Я отвергнут обществом, мое имя ненавистно – даже теми, чье счастье я так горячо защищаю. Для немногих благожелателей я являюсь предметом сострадания, но в основном меня ненавидят и избегают.

Будь я обречен на одиночество, я не вынес бы этой борьбы. Но, к счастью, мой семейный круг заключает в себе все то, что возмещает мне потерю».

8

Семейный круг… В тот вечер Клер писала письмо, Мери читала у камина, кошка и котенок спали под кушеткой, уснул и маленький Уилли. Шелли оторвался от книги и распечатал только что принесенное письмо. Ему писала Фанни, почему-то из Бристоля. В конверт была вложена странного содержания записка: «Я уезжаю туда, откуда, надеюсь, никогда не вернусь».

Шелли немедленно отправился в Бристоль. Утром туда же приехал Годвин, тоже получивший странное послание. После долгих поисков они решили обратиться в полицию. Им сообщили, что некая мисс Фанни Имлей, снявшая номер в бристольской гостинице, найдена вчера утром мертвой. Около постели валялась пустая бутылочка из-под опиума, на тумбочке лежало недописанное письмо. Девушка сжимала в руке круглые маленькие часы…

«Притон вольнодумцев» погрузился в молчание. Мери слизывала с верхней губы слезы и, не отрываясь, шила траурное платье. Клер глядела немигающими черными глазами на черный атлас и думала, окажется ли ее до рождения осиротевший ребенок счастливее Фанни… Шелли в сотый раз перебирал в памяти все жесты, взгляды бедняжки, всё, что она говорила в их последнюю встречу, и все слова, обращенные к ней. Он вел нескончаемый внутренний диалог, договаривая за себя и за Фанни всё несказанное. В этот костер отчаяния и самобичевания миссис Годвин услужливо подкинула охапку хвороста. По ее мнению, Шелли влюбил в себя всех трех сестер и Фанни отравилась из-за верности к Мери.

«Боже, как трудно следить за движением чужой души, – думал Перси, – можно пройти мимо глубокого, доведенного до отчаяния чувства, даже не подозревая о его существовании… Значит, мало иметь добрые намерения и действовать сообразно с совестью…»

В это тяжелое время Шелли решил принять приглашение Ли Хента и его жены Марианны.

Маленький коттедж в Хемстеде оказался шумным и гостеприимным. Шелли сразу же стал другом целого выводка маленьких Хентов. Каждое утро он уходил с ними в поле и запускал бумажного змея. Вся ватага с восторженным криком мчалась за своим предводителем. Останавливала их ближайшая роща. Оттуда, из-за деревьев, упирались в небо то розовые, то сизые столбы дыма, напоминающие о том, что Лондон уже совсем близко подступил к Хемстеду.

Вечерами у Хентов собирался обычно кружок «лондонцев», о которых уже шла речь, и вообще множество друзей – близких по литературным и политическим взглядам. Здесь Шелли впервые встретился с Уильямом Хэзлиттом, который сразу же подкупил его фразой, произнесенной в пылу спора: «Духовенство и деспотизм всегда шли рука об руку».

– Религия безнравственна, – поддержал интересующую его тему Шелли. – Мне всегда вспоминается отчет о суде над неким негодяем с крохотного острова в Вест-Индии. Он убил своего ребенка, а на суде заявил: «У меня есть надлежащие религиозные чувства, и я ничего не боюсь».

Мистер Хэзлитт повернулся и внимательно посмотрел на говорящего. Через несколько дней знакомства он был поражен обширными всесторонними знаниями и интересами этого высокого хрупкого юноши с длинными пальцами музыканта и сверкающими синими глазами.

Лэм тоже отметил появление в их кругу Шелли.

Его большая благородная голова величественно кивала в знак согласия с молодым радикалом. «Вот ум, который потрясен пороками мира так глубоко, как своими собственными». К сожалению, к этим словам Лэм некоторое время спустя добавил и другие: «Что касается его теорий и домашних панацей, они очень похожи на вещание оракула и по большей части звенят своей пустотой».