История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Критическое отношение Лэма к увлеченности поэта философскими теориями, призванными спасти человечество, понятны – зрелым людям свойственно в лучшем случае снисходительно оценивать максимализм молодости. Но важнее то, что он проницательно отметил страстность и бескомпромиссность мысли Шелли, противоречивость его натуры, в которой беспощадность в суждениях о людях и о себе сосуществовала со способностью к безграничному состраданию, декларируемый рационализм – с неспособностью сопротивляться порывам чувства, а попытки оправдывать в собственных глазах свои действия или кажущиеся грехи – с нравственным самобичеванием.

Здесь же Шелли впервые встретился с золотокудрым Джоном Китсом. Шелли был искренне, восторженно рад знакомству, Китс – сдержан. Хент объяснил это тем, что Китсу просто трудно следить за «дедаловым полетом мысли Шелли и архимедовыми попытками сдвинуть земной шар собственными руками», а плебейская гордость не позволяет ему обнаружить перед аристократом недостатки своего образования. Причина холодности Китса была, конечно, сложнее, но в веселой суматохе хентовского дома над этим не хотелось задумываться. Не хотелось принимать близко к сердцу и остроты, которые отпустили Лэм и Хэзлитт после того, как Шелли по просьбе Хента прочел собравшимся отрывки из своего «Аластора». Укладываясь на ночь в кабинете хозяина, Перси забывал о маленьких царапинах на самолюбии. Он был благодарен той интеллектуальной атмосфере, которая пронизывала все поры этого дома и действовала подобно бальзаму. Шелли вернулся в Бат освеженным и повеселевшим.

9

На следующий день среди утренней почты он обнаружил конверт, который распечатал с нетерпением. Это был ответ Хукема: «Мои безуспешные попытки найти адрес миссис Харриет были прерваны трагическим сообщением о том, что она умерла, покончив жизнь самоубийством. Как Вы можете представить, я сразу не поверил. Но побывав у одного из друзей Уэстбрука, убедился, что дальнейшие сомнения невозможны. Ее тело вытащили из реки Серпантин в Гайд-парке в прошлый вторник. Ваши дети здоровы и, насколько мне известно, находятся в Лондоне».

Через несколько часов Шелли был в Лондоне. В церковной книге Педингтонского прихода он прочел запись: «13 декабря 1816 года здесь похоронена Харриет Смит в возрасте двадцати одного года».

По законам Англии самоубийц хоронят где-нибудь на скрещении дорог, тело Харриет избежало этой участи лишь благодаря тому, что в судебном заключении ее смерть квалифицировалась не как самоубийство, а как несчастный случай. Фамилия Смит, под которой похоронена Харриет, не была ошибкой. Под этой фамилией ее знали хозяева меблированных комнат, где она поселилась в сентябре. Хозяева опознали тело, и соответственно их показаниям была сделана запись в церковной книге Педингтона.

Харриет выдавала себя за жену мистера Смита, который уехал за границу, она была, по-видимому, беременна и очень подавлена своим состоянием. Это все, что Шелли удалось узнать от хозяев меблированных комнат. Знакомые Уэстбруков рассказали, что, потеряв надежду вернуть мужа, Харриет связалась с каким-то офицером, но его полк послали в колонию.

Личная жизнь не устраивалась. Харриет падала все ниже. Тогда сестра забрала у нее детей, а мистер Уэстбрук отказал от дома.

Девятого ноября Элиза получила от Харриет прощальное письмо: «Моя дорогая, возлюбленная сестра, когда ты прочтешь эти строки, меня уже не будет среди жителей этого несчастного мира». Но так как Харриет часто говорила о самоубийстве, эта тема занимала ее даже в счастливые годы, то Элиза не обратила внимания на письмо.

Шелли в бессильном отчаянии метался по туманному зимнему Лондону. Бледный, одутловатый, он почти ничего не видел, перед глазами неотвязно колыхалась непроглядно-мутная вода, из которой всплывало лицо его Харриет, то детское и удивленное, то почти до неузнаваемости искаженное, как отражение в ветреную погоду. Иногда это жуткое видение уступало место воспоминаниям о прогулках в Гайд-парке: между зеленых холмов извивалась тишайшая Серпантин, и по ней весело скользили его бумажные кораблики. Шелли тщетно пытался соединить в своем воображении эти две картины, но жизнь и смерть упорно держались порознь, они были несовместимы.

Ли Хент и Пикок не отходили от Шелли. Чтобы вернуть друга из бреда к реальности, они старались чаще обсуждать вопрос о переезде Ианты и Чарльза в Бат, говорили о Мери, о маленьком Уилли. Мери почти ежедневно писала в Лондон, умоляя Шелли поскорее возвращаться и привезти с собой «милых крошек».

«Да, милая моя, единственная моя надежда, – отвечал Шелли, – это будет еще одним из бесчисленных благодеяний, которыми ты меня осыпала. Только благодаря тебе могу я вынести весь ужас случившегося».

Шелли в тысячный раз спрашивал свою совесть:

– Я виноват?

– Я ее оставил тогда, когда мы больше не любили друг друга. Я снабжал ее средствами к жизни по мере своих сил, нет, свыше этой меры. Да, но ведь есть еще мистический высший долг, которым я пренебрег!