История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Он восхищался стихами Шелли и с большим благородством и мужеством отводил бесконечно сыпавшиеся на поэта удары. Тогда Хэзлитт утверждал, что творчество Шелли «недоступно обычному пониманию», что это всего лишь «порыв к невозможному, лихорадка души», что «в стихах мистера Шелли есть сила и красота, но своеволие, каприз преобладают… У него нет уважения к поэзии, которая только зажигает воображение, а не сублимируется в метафизическую философию, отсюда его аллегории, загадки, парадоксы… Он лишь удовлетворяет свою потребность в силе и новизне, не считаясь с правдой и природой». Хент готов был поссориться со своим старым другом. Негодовал он и всякий раз, когда Лэм повторял при нем злую шутку Хэзлитта: «Многие становятся мудрее и добрее от чтения Шекспира, но кто станет мудрее и добрее от чтения Шелли?»

«Я», – резко обрывал его Хент и бросался в яростную атаку. Он доказывал Лэму и всем присутствующим, какое очистительное нравственное воздействие на читателя оказывает буйная фантазия Шелли, его пыл, нетерпение, тревога, какую веру в будущее вселяют грандиозные картины, сотканные им из света и любви.

Китс тоже считал Шелли человеком увлеченным бесплотными химерами, жертвующим искусством ради своих идей. Прямые просветительские задачи, которые Шелли возлагал на поэзию, Китсу представлялись абсолютно несовместимыми с ней. Хэзлитт отмечал: «Желание учить, которое постоянно владеет Шелли, превосходит его возможности, поэтому его успех обратно пропорционален замыслу. Лучше всего у него небольшие стихотворения». Хэзлитт неоднократно в своих статьях возвращался к творчеству Шелли. Окончательный приговор был таков: «Мистер Шелли, при всех своих ошибках, человек талантливый, нам жаль, что бурный темперамент дал насильственное и ложное направление всем его сочинениям. Однако у него есть мысли большой глубины и силы, образы редкой красоты, есть строки, полные нежности».

Надо отметить, что, несмотря на суровую литературную критику, все «лондонцы» без исключения, не только Хент, отдавали должное высоким нравственным качествам Шелли, его искренности, справедливости, щедрости и верности своим убеждениям.

У Хентов Перси познакомился с Хорейсом Смитом, который сразу же выделил его из множества собравшихся в тот вечер гостей. Перси ответил ему взаимной симпатией. «Мистер Смит пишет стихи и пасторальные драмы, знает, как делать деньги, делает их – и при этом добр и великодушен», – так характеризовал Перси своего нового знакомого. Смит стал искренним поклонником Шелли и завсегдатаем Альбион Хауса. Его поражала жертвенность Шелли и то свойство его натуры, которое обычно определяют словами «не от мира сего». Скоро Шелли в числе своих преданнейших друзей рядом с именем Хента называл имя Смита.

Пикок чувствовал себя в Альбион Хаусе как дома. Навещал Марло и Хогг, отношения с которым внешне оставались прежними, но внутренне они с Шелли всё дальше уходили друг от друга. За исключением Смита, все друзья и приятели Шелли были безденежными, а долги Хента могли соперничать лишь с долгами Годвина. К тому же летом обнаружились неоплаченные векселя на имя Харриет.

Из-за границы писал и просил денег брат Клер – Чарльз Клермонт. Шелли был по-прежнему всеобщим кредитором.

Кроме того, немалые средства тратил он на помощь беднякам Марло и окрестных деревень. Основным промыслом местных жителей было плетение кружев, но в те бедственные для Англии годы их товар почти не пользовался спросом. Нищета становилась невыносимой. Шелли обносил хижины больных, ослабевших селян горячим бульоном или гороховым супом. К ним постепенно перекочевали почти все теплые вещи из Альбион Хауса. Мери каждый день обнаруживала исчезновение то шарфа, то шапки, то пледа. Однажды Шелли вернулся домой разутым, в одних носках: он отдал свои башмаки встретившейся по дороге босой женщине. Зимой 1817 года он купил и роздал двадцать теплых одеял и много простынного полотна.

Субботние пожертвования, которые начал практиковать Шелли, скоро стали традицией. Вечером в Альбион Хаус сходились бедняки и получали от Шелли небольшое вспомоществование. Если сам Перси отсутствовал, то кошелек и свои полномочия он передавал соседям Медоксам.