Итальянец

Спалатро бросил на пленницу выразительный взгляд, значения которого Эллена не поняла, и сказал:

— Много вам будет от нее проку! Вы сами не знаете, о чем просите.

— Что вы хотите этим сказать? — проговорила в тревоге Эллена. — Именем Святой Церкви заклинаю вас, объясните!

Спалатро внезапно отпрянул, явно изумленный, но не сказал ни слова.

— Помилосердствуйте! — взмолилась испуганная Эллена. — Я одинока, и за меня некому заступиться.

— С чего это вы так испугались? — заговорил Спалатро, после того как преодолел смущение, и, не дожидаясь ответа, добавил: — При чем тут милосердие? Я хочу унести лампу, только и всего!

Эллена, не забывшая о том, что решила хранить свои подозрения в тайне, ограничилась ответом, что немилосердно оставлять ее в темноте сейчас, когда ей грустно, и что свет ободрил бы ее и помог свыкнуться с новым местом.

— Нам здесь не до блажи, и без того забот хватает. Кроме того, другой лампы в доме нет — пока я с вами зря время теряю, остальным приходится сидеть в темноте. Через две минуты я ее забираю, и все тут.

Эллена знаком попросила хозяина поставить лампу на пол, вслед за тем тот покинул комнату и девушка услышала скрип запираемого засова.

В предоставленные ей в распоряжение две минуты Эллена осмотрела комнату в надежде открыть какую-нибудь возможность для бегства. Помещение было обширное, пустое и затянутое многолетней паутиной. Другой двери, помимо той, через которую Эллена вошла, не обнаружилось, единственное окно было забрано решеткой. По тому, как тщательно были исключены все возможности бегства, можно было судить, насколько оно необходимо.

Осмотр комнаты ничем не обнадежил несчастную девушку; она испытала прочность засова и убедилась, что он не дрогнул под ее нажимом; с внутренней стороны запора не оказалось, и Эллене оставалось только поставить лампу у двери и дожидаться возвращения Спалатро. Вскоре он явился и предложил пленнице чашу кислого вина и ломоть хлеба; ободренная этим знаком внимания, она не сочла возможным отвергнуть предложенное угощение.

Спалатро вслед за тем покинул комнату и опять задвинул наружный засов. Вновь оставшись в одиночестве, Эллена попыталась побороть страх с помощью молитвы; пламенное обращение к Богу укрепило ее дух.

Это не означало, однако, что Эллена забыла об опасности своего положения: несмотря на усталость, ей казалось невозможным заснуть, когда в любую минуту в комнату могли вторгнуться злодеи, оставшиеся в нижних помещениях; убедившись, что запереть дверь нечем, Эллена решилась бодрствовать всю ночь. Одна, в полной темноте, она уселась на матрас и стала ждать наступления утра. Вскоре ее одолели самые печальные мысли. Во всех подробностях, вплоть до мельчайших, вспоминался закончившийся день, поведение охранников; сопоставив все эти более ранние впечатления с недавними, Эллена едва ли могла сомневаться в участи, ей предназначенной. Представлялось в высшей степени невероятным, что маркиза ди Вивальди, распорядившаяся доставить Эллену сюда, намеревалась содержать ее в заключении, — для этой цели куда более подошел бы какой-нибудь монастырь; кроме того, следовало бы брать в расчет и нрав маркизы, Эллене уже известный. Самый вид этого дома, равно как и его обитатель, не говоря уже об отсутствии здесь особ женского пола (исключая ее самое), — все убеждало Эллену в том, что ей назначено не длительное заточение, а скорая смерть. Как ни призывала себя Эллена к твердости и смирению перед лицом судьбы, леденящий кровь ужас одолевал ее, лишая сил. Как часто, в слезах, исторгнутых страхом и горестью, взывала она к далекому, увы, Вивальди, умоляя его прийти на помощь, как часто с отчаянием восклицала, что никогда, никогда не увидит его больше!

По счастью, Эллена пребывала в неведении относительно того, что ее возлюбленный томится в застенках инквизиции. Когда Эллене стало ясно, что те, кто взял ее под стражу, действовали обманным путем и к Святой Палате не имеют ни малейшего касательства, она тут же заключила, что арест Вивальди также подстроен маркизой и имеет целью лишить юношу свободы действий на срок, достаточный, чтобы он не смог ей помочь. Это позволяло надеяться, что Вивальди содержится в каком-либо из домов, принадлежащих его семейству, и вскоре будет отпущен на волю — стоит лишь свершиться расправе над его возлюбленной, которая и станет единственной жертвой. Эти мысли немного облегчали страдания Эллены.