Итальянец

Прежде чем Вивальди покинул монастырь, в положение семейных дел была внесена полная ясность с обеих сторон; Винченцио с восторгом узнал, что Эллена вовсе не дочь Скедони; а Оливия с величайшим облегчением услышала весть о том, что в будущем ей нечего более опасаться того, кто до сих пор был злейшим ее врагом. Об обстоятельствах смерти Скедони, а также о проявлениях его натуры, выказанных им на заседаниях инквизиционного трибунала, Вивальди постарался умолчать.

Едва Эллена вышла из комнаты, Вивальди, обратившись к Оливии, подробно рассказал ей о своей давней привязанности к ее дочери и умолял ее дать согласие на их брак. Оливия на это ответила, что, хотя давно уже знает об их взаимной склонности, а также о многих испытаниях, доказавших ее прочность, она никогда не позволит дочери войти в семью, глава которой либо не может, либо не хочет оценить ее по достоинству; в данном случае необходимым условием успеха соискательства является то, чтобы не только сам Вивальди, но и его отец выступил просителем; тогда — и только тогда — она позволит им надеяться на свое согласие.

Подобное условие почти не охладило пылкость Вивальди; теперь, когда выяснилось, что Эллена — дочь не преступника Скедони, а графа ди Бруно, человека не только высокого происхождения, но и безукоризненной репутации, Вивальди почти не сомневался в том, что его отец непременно сдержит слово, данное покойной маркизе.

На этот счет юноша не ошибся. Маркиз, выслушав рассказ Вивальди о семействе Эллены, обещал — если не возникнет нового недоразумения — не противиться более желаниям сына.

Сам маркиз безотлагательно учинил частное расследование касательно Оливии, нынешней графини ди Бруно, каковое повлекло за собой изрядные трудности, однако увенчалось полным успехом: врач, помогавший ей спастись бегством от свирепства Ферандо ди Бруно, вкупе с Беатриче, хорошо помнившей сестру своей покойной госпожи, в один голос безоговорочно подтвердили личность монахини. Освободившись от последних сомнений, маркиз посетил монастырь Санта делла Пьета, где испросил должным порядком согласие Оливии на союз Эллены и Вивальди, в чем не встретил ни малейшего противодействия. При встрече маркиз так пленился обаянием графини, так был очарован прелестью и изяществом Эллены, что данное им разрешение на брак отнюдь не являлось вынужденным; теперь он охотно готов был отказаться от расчета на знатность и богатство, которые прежде искал для сына, ради представших перед ним добродетели и прочного счастья.

Брачный обряд был совершен в церкви Санта-Мария делла Пьета, в присутствии маркиза и графини ди Бруно, двадцатого мая — в день, когда Эллене исполнилось восемнадцать лет. Ступив в храм, она вспомнила, как ранее уже подходила с Вивальди к алтарю; сцена в часовне Сан-Себастьян всплыла у нее в памяти — и по контрасту с прошлым нынешняя счастливая картина увлажнила ей глаза слезами благодарной радости. Тогда, растерянная, безутешная, в окружении чужих, захваченная врагами, она думала, что видит Вивальди в последний раз; теперь, ободренная поддержкой любимой матери и доброжелательством бывшего своего упорного гонителя, она встретилась с Вивальди, дабы более уже никогда не расставаться; вспомнился Эллене и тот тяжкий миг, когда ее, беспомощную, уносили из церкви, а она тщетно взывала к Винченцио о спасении, умоляла о том, чтобы хоть раз только услышать его голос, но ответом ей было молчание — молчание, как ей представлялось, смерти; припомнив давние свои терзания, Эл-лена с еще большей остротой ощутила сегодняшнее свое счастье.

Оливии, вынужденной разлучиться с дочерью вскоре после того, как она заново ее обрела, было грустно, однако она утешала себя счастьем, которое сулило Эллене грядущее; ободряло ее и то, что разлука с дочерью не означала ее утраты, поскольку близость жилища Вивальди к монастырю Пьета обещала им в будущем частые и постоянные встречи.

В знак особого к нему уважения Пауло пригласили присутствовать на свадьбе хозяина; взобравшись на высокую галерею храма, он взирал на церемонию сверху — видел восторг Вивальди, удовольствие на лице «старого господина маркиза», задумчивую радость графини ди Бруно, кроткое счастье, написанное на чертах Эллены, доступных взгляду из-под слегка отвернувшегося края вуали; наблюдая все это, Пауло едва-едва сдерживал кипевшее внутри него ликование, и много раз его так и подмывало во весь голос воскликнуть: «О, giomo felice! О, giomo felice!»¹³

Глава 13

Где уголок мне отыскать такой? Повсюду здесь — снаружи и внутри — Царит безбурный, радостный покой;

. Здесь утешения души благой Предстанут взору.

Томсон