И в самом деле, люди во всех итальянских «удельных княжествах» кое-как принадлежали к итальянскому культурно-историческому кругу, все худо-бедно говорили по-итальянски. Но, к великому огорчению патриотов-интеллектуалов, они не ощущали никакой общности с такими же людьми, говорящими на том же языке в соседней деревне. Кроме того, особенно на юге страны, жители вообще не желали общаться между собой по-итальянски, а говорили на разных наречиях, которые, впрочем, тоже восходили к латыни.
В Италии народ не имел никакого другого средства единения, кроме церкви. Слово священника было единственным правилом для масс, в которых слово «Италия» не возбуждало никаких воспоминаний об общем величии, так что национальное чувство без посредства духовенства не могло проникнуть в народ. А без его содействия итальянцы могли принять свободу только извне.
Конечно, в Риме, в Неаполе, Венеции, Флоренции и Турине имелись свои представители прогресса, свои «друзья народа». Там смешивались все учения – от социальной философии Урбано Лампреди до политической ненависти к Австрии карбонариев, от революционного разрушения монархического правления Джузеппе Мадзини до ненависти ко всему чужеземному Джованни-Баттиста Никколини… Но все они сходились в двух неразделимых желаниях – итальянской независимости и радикального преобразования римской власти.
Рисорджименто исполнено духа жертвенности, оно выстрадано теми, кто был отправлен в изгнание или брошен в тюрьмы, оно освящено кровью юных сердец, переставших биться в гуще сражений, оно проникнуто страстным желанием народа почувствовать себя действительно народом.
Публицист Г.Е. Благосветлов в журнале «Русское слово» писал о тогдашней Италии так: «Если Росси справедливо заметил, что «нация, подобно отдельному существу, готовит себе блистательные успехи в тот день, когда она сосредоточивает все силы ума на одном пункте», то Италия, благодаря общим усилиям своего ученого и литературного сословия, не долго будет ожидать этого дня. Народное воспитание ее начато; оно куплено необыкновенными жертвами, – остается продолжать его. С помощью его Италия создаст себе национальное единство и независимое будущее <…> За победами следуют поражения, за революциями – реакции, но за народным образованием никогда не возвращается варварство. Идеи медленно проходят в массы, но раз занесенные в сердце их, они приносят десятеричный плод за труд и пот сеятеля. Когда Италия примет свое единство не от руки диктатора, не от случайной конституции, не как милостыню из Тюильрийского кабинета, а воспитает его в себе самой, тогда его не разорвет никакая внешняя сила. В наш век народы тверды не числом войска и формой того или другого правления, а нравственным характером и политической совестью…»
Джузеппе Гарибальди
Джузеппе Гарибальди, которого одни считают авантюристом, «для которого нет ничего святого» и который «жаждет только крови и низвержения всякой власти», другие – отъявленным республиканцем, а третьи – знаменитым итальянским патриотом, был по происхождению генуэзцем. Наверное, в той или иной степени справедливы все его характеристики, ибо жизнь Гарибальди – это легенда, но легенда, которая составляет Историю.
А родился он в 1807 году в Ницце, в семье моряка. В то время Ницца праздновала вторую годовщину провозглашения Наполеона I королем Италии. Тогда Италия политически была соединена в одно целое, и это соединение итальянцы считали залогом своей национальной независимости.
Гарибальди рано поступил на службу в сардинский флот. Когда Наполеона не стало, новое единство Италии сделалось его любимой мечтой. В результате он участвовал в событиях 1834 года, закончившихся неудачным вторжением Джузеппе Мадзини в Савойю, и вынужден был бежать во Францию. Приговоренный на родине к смертной казни, он долгие годы вел бродячую жизнь, прятался в Египте, состоял на службе у тунисского бея, а в 1846 году предложил свои услуги южноамериканским республикам Рио-Гранде и Монтевидео (в последней он был награжден чином генерала). Затем, сам снарядив несколько кораблей, он в качестве предводителя корсаров наводил ужас на Бразилию.
События 1848 года в Европе заставили Гарибальди оставить Америку и возвратиться в Италию. Там, когда в Северной Италии вспыхнуло восстание против австрийцев, он с полусотней товарищей по оружию высадился в Ницце. Однако первый удачный период войны к тому времени уже миновал. Предложение Гарибальди сражаться под знаменами сардинского короля Карла Альберта было последним отвергнуто.
Для того, чтобы добиться согласия между итальянцами, необходима хорошая палка.