Юбилейное Вече

Кто, как, зачем и почему человеконенавистников в государи делегирует? Тем паче типа Ивана, не Грозного, а демона в человечьем обличье, от макушки до пят русской кровью напитанного. Тешил нелюдь себя жесточайшими муками народными, развязал в утеху своим дьявольским позывам войну кровавую гражданскую, в веках будущих не прекращающуюся. Уничтожил этот демон зачатки постордынских светлых народных надежд, ростки национального возрождения отчизны. Всадил в русскую жизнь ядовитые корни смертоносных смут и бунтов, кровавых династических переворотов, несравненно рабских черт значительной части народа, всего самого гнусного, подлого и жестокого из того, что изобрёл мир земной за тысячелетия своего существования.

Великий историк Николай Иванович Костомаров в девятнадцатом веке писал: «Иван… создал в своём воображении небывалые преступления и, смотря по расположению духа, то мучил и казнил одних, то странным образом оставлял целыми других после обвинения. Мучительные казни стали доставлять ему удовольствие: у Ивана они часто имели значение театральных зрелищ; кровь разлакомила самовластителя: он долго лил её с наслаждением, не встречая противодействия, и лил до тех пор, пока ему не приелось этого рода развлечение…»

На светлых надеждах единения вползли в Русь чёрные надежды нового ига. Трудовой народ, заслуженные и иные роды князей и бояр едино опущены в отхожую яму, из которой один выход – в яму могильную. По краям той ямы установили виселицы, костры, колы, плахи. Вокруг и над всем этим создали самодержавно управляемый железный занавес. И построили тем долговременный евразийский концлагерь.

Ещё до начала опричнины митрополит Макарий, тяжело умирая, предрёк будущее страны, имея в виду времена и деяния Ивана Грозного, но его пророчество актуально и для других веков: «Грядёт нечестие, и кровопролитие, и разделение земли».

На многократные кощунственные требования царя благословить его на продолжение своих кровавых «подвигов» мужественнейший народный заступник митрополит Филипп ответил категорическим отказом: «До каких пор будешь ты проливать без вины кровь твоих верных людей и христиан… Татары и язычники и весь свет может сказать, что у всех народов есть законы и право, только в России их нет… Подумай о том, что Бог поднял тебя в мире, но всё же ты смертный человек, и он взыщет с тебя за невинную кровь, пролитую твоими руками».

Мудрейшему митрополиту Филиппу вторит мудрейший историк Василий Осипович Ключевский: «Царствование Ивана – одно из прекраснейших поначалу; по конечным его результатам – наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени…»

…При этом, – весьма встревожилась обычно беспристрастная История, – ради справедливости нам, следует сопоставить деяния Ивана Четвёртого с деяниями его иноземных современников, таких же и ещё более мерзопакостных в своих жестокостях. Подобных испанским королям Карлу Пятому и Филиппу Второму, королю Англии Генриху Восьмому или французскому королю Карлу Девятому. Но ради той же справедливости нам прежде всего целесообразнее в собственном отечестве со злодеяниями властолюбцев разбираться. Конечно, беспристрастно и с учётом конкретных обстоятельств их времён… – На этом фоне, – спустя мгновение ещё более затревожилась История, – чем-либо полезным в Ивановых деяниях восторгаться едва ли следует, учитывая при необходимости, что оно, несомненно, было. Более того, такой восторг преступен. Перед памятью людей иваногрозненских кровавых лет, перед всеми ушедшими и грядущими поколениями россиян. Ибо этакая восторженность поощряет Ивановых наследников свои собственные преступления оправдывать и отбеливать. Что приметно было вчера, видно сегодня и, не дай Бог, повторится завтра…

Вече заштормило различными мнениями… Высказывались многие. Спорили. Но не очень. Заканчивая с кем-то очередную наставительную беседу, Владимир Ильич втолковывал:

– «Иной мерзавец тем и полезен, что он мерзавец».

Революционно-опричнинскую грозу обуздал князь Рюрик. Напрягшись, дал всем понять:

– Кто не вернётся к повестке дня, мечом древней ковки покараю, – до конца третьего тысячелетия не оклемаетесь!

Осмелев от угрозы этакой, заурчал тихой речью юный Михаил Фёдорович, первый царь из Романовых:

– Об ООН наслышан немало. Но мне духом и телом ближе наследник древнего веча, прообраз нынешней Думы – Земский Собор, что порешил меня на престол призвать, полагая, что я «умом недалёк» и им «буду поваден», с коим я, по моему царскому мнению, много полезного сделал, дабы последствия смуты упразднить. Потому Хартию свобод ООН не одобряю, как вредную для жизни царей, и ответ по ней давать остерегусь. Пусть отец мой, Филарет в иночестве, ответ держит: он умело всем, даже, порой, самозванцам, служил и умно, даже издали, из польского плена меня в цари прочил.