Юбилейное Вече

Первые великие князья, включая Ярослава Мудрого со своими детьми-триумвиратом, другие князья, о единении Руси истово пекущиеся, и почти все московские правители России, от Иоанна Калиты до первого президента СССР, потянулись к своим атрибутам власти, дабы покарать окаянных развальщиков-князей. Одних – за то, что в борьбе за личную власть и собственные демоновы упованья Русь великокняжескую дробили, позволив тем Орде русскую землю топтать, её народ в чужеземное иго вогнать. Других – за то, что, подмятые Ордой, духом пали и покорностью к ворогу да чрезмерным холопствованием пред ним разложили нравы отечества на многие века вперёд.

Князь Рюрик понял настрой Веча и, одобряя его, бомбой бросил в кучу тех удельных князей свой суровый указ:

– Большое Вече не для подобных вам. Потому отправляйтесь назад, в свои греховные схроны, и продолжайте там меж собой свои привычные развальные дела!

Посол Истории обеспокоился: неужели Рюрик всех князей той эпохи от Веча отстранит? Среди них люди были разные. Да и специфику ордынской власти следует учесть…

В ответ на мысли Посла над русским полем вновь взвился голос легендарного князя. Зазвучали для немалого числа князей, их воевод и дружинников слова прощения, для некоторых из них весьма и весьма благодарственные.

Куча непрошеных князей-демонов рассеялась прахом. И когда пыль-муть от них исчезла в далёкой дали, на поле стали отчётливо видны стройные дружины Александра Невского и Дмитрия Донского. Головы великих князей, воинов-дипломатов, покрыты надёжными шлемами, груди закованы в доспехи, оберегающие верные Руси сердца, в руках – мечи-обереги. Невдали на своих престолах – Владимир Мономах, настойчивый централизатор раскалывающейся предордынской Руси, рекомендующий российским потомкам своё извечно актуальное и весьма полезное «Поучение», Андрей Боголюбский, обозначивший иконой Владимирской Богоматери центр русских земель, вокруг которого всего уместней централизовать русское государство, и Иоанн Калита – первый старательный собиратель земель российских под власть юной прелестницы Москвы.

Всё Вече, за редчайшими исключениями, в почтении к вновь прибывшим приподнялось со своих престолов, тронов и кабинетных кресел. Одновременно с этим раздался критичный голос Владимира Ильича:

– Как сказал Карл Маркс, иго ордынское «не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа». Это актуально и теперь, на границе третьего тысячелетия.

– Согласен с Марксом, зело одобряю намёк пролетарского вождя! – взволнованно воскликнул Пётр Алексеевич Романов.

Немного остыв, император напомнил участникам Веча не столь уж давнее:

– Наша страна, не выходя из летаргического сна российского средневековья, забилась в судорогах истеричных мероприятий моей перестройки, позже названной исторической. Необходимость окон, а лучше, дверей в мир окружающий в России понимали многие и всегда, от великого князя Владимира и его современников до современников двадцатого века. Но случилось так, что прорубать проёмы оконные иль дверные по стандартам того мира, в который Россия могла бы глядеть или, лучше, входить, всё как-то откладывалось, а чаще и вовсе жёстко запрещалось. То мешали разборки междоусобные внучатых наследников первых великих князей. То Орда не то что окна, но и глаза Руси прозорливо для себя затмевала. То мои близкие предшественники занавес кровавый на границах навешивали. То леность и безразличие, взращённые игом своих и чужих властелинов, мешали глядеть в окна. То ещё что-либо подобное случалось на землях русских. Так и шла жизнь страны без окон и дверей. Правда, щели в границах время от времени появлялись, но не как результат новых строек, а как следствие дряхлости старых стен. И пролезть сквозь те щели мог только таракан иноземный.

И всё же строительство началось. По моему велению. Точнее, рубка в прямом смысле этого русского слова. Без проекта. Спонтанно. И не дверей, а только окон. Мол, взглянуть взгляни, но на выход ни-ни – только избранным. Строительство начал с закладки фундамента. Многослойного и сплошного, по всему контуру окон. Стройматериал – кожа и кости, бороды и чубы тысячей тысяч людей всех сословий. Но больше, как всегда, люда простого… Многотысячные толпы сонных, голодных, замерзающих, битых и поротых людей, понукаемых страхом и надеждами, побрели на стройки северо-западных городов, крепостей, каналов и других фрагментов моего «окна в Европу». Шли только вперёд, устилая свой путь собственными телами; домой возвращались немногие.

Почему так? – уточнил Пётр Алексеевич. – Дело-то хорошее начато. – И тут же дал свой ответ: – Нужды на Руси в тех окнах почти никто не имел. Народ, не зная иного, холопски уютно чувствовал себя в концлагере иваногрозненской постройки. А старые власти, вокруг меня ползающие, в окне видели лишь крамолу, страх неизвестности да угрозу богатства и привилегии потерять. Свет в оконце виделся только мне. Зело важным было впустить сей свет в страну. В надежде при оном крепче приспособить Россию к моей самодержавной власти.