Читаем Юбилейное Вече полностью

По зыбкому костяному-волосяному фундаменту под оконными проёмами начал я переносить в неизменённую суть российского рабства внешнюю форму западных образцов относительно свободной жизни. Западные технологии, основанные на экономически эффективных отношениях в обществе тех времён, встраивались механически – что по-российски значит из-под палки – в непроизводительный труд закрепощённых людей. Намечал я просвещение страны, а вышло так, что круг этих «специальных» людей оказался мизерным по масштабам России, а безграмотность остального народа стала ещё большей, чем прежде. Реформы образования круто и на века проложили пропасть между культурами власти и народа. Переодетая мной в немецкие одежды власть, оставаясь по-прежнему невежественной, всё больше презирала по-прежнему в рваньё одетый, всё тот же невежественный народ. И получилось обратное желаемому и необходимому. Вместо активно и стабильно, комплексно действующих импульсов прогресса, внедрилось в жизнь страны немалое число импульсов регресса, останавливаемых впоследствии в основном только мёртвым застоем. Что особо пагубно, – подчеркнул Пётр Алексеевич, – многие очевидные негативы реформ меня не смущали, моих сторонников и даже наследников – тоже. Напротив, это являлось одной из целей наших реформ – властвовать, паразитируя на безразличии и неразвитости народа. Народ просвещался только как послушное орудие создания абсолютистской власти. Ров между народом и властью становился всё глубже и шире. К тому же одарил я страну теперь узаконенным гнётом чиновников, брошенных мною в народ на кормление, плоды чего пожинаются страной все последующие столетия, и конца тому не видно…


Прервал императора «колокол России» Герцен:

– «Такого правительства, отрешённого от всех нравственных начал, от всех обязанностей, принимаемых на себя властью, кроме самосохранения и сохранения границ, в истории нет. Петровское правительство – самая чудовищная абстракция, до которой может только подняться германская метафизика eines Polizeistqates (полицейского государства), правительство для правительства, народ для государства. Полная независимость от истории, от религии, от обычая, от человеческого сердца; материальная сила вместо идеала, материальная власть вместо авторитета».


Посол Истории вздохнул, вспоминая некоторые черты двадцатого века. И, отворачиваясь от других негативов Петрова правленья, стал, отправившись в его времена, высматривать результаты, для будущего полезные. И их оказалось немало… Главный – создана базовая модель, сформированы далеко не адекватные своему времени, но действенные мотивации масштабных реформ евразийского государства. В жизнь отдельно взятой части страны внедрились не лучшие по меркам тогдашней Европы и всё же лучшие, в сравнении с одряхлевшими отеческими, черты европейской жизни. Внедрились разрозненно, несистемно, уродливо, для небольшой группы людей, но внедрились. Создана вертикаль управления государством, впоследствии неоднократно реформируемая, но в основе работающая до нынешних времён. В стране началось реальное формирование провинциальных центров образования. В Москве открылась Навигацкая школа, на периферии создавались «цифирные» школы. Закладывались азы высшего образования. Славяно-греко-латинская академия начала готовить кадры для государства и церкви. Стало формироваться светское образование. Началось книгопечатание гражданским шрифтом с русских литер голландского происхождения. Издавались публичные газеты. Был введён европейский календарь. Восемнадцатый век пришёл в Россию в 1700 году от Рождества Христова. Создана много раз доказавшая свою мощь регулярная армия страны. В кратчайший исторический срок построен флот, обучено и испытано в сражениях морское воинство России – реальная угроза всем традиционным флотам мира и тогда, при жизни первого императора, и во все последующие времена; и есть надежда, что навсегда.

О расширении земель российских и укреплении их границ даже напоминать нет смысла, это общеизвестно. Простёр Пётр свои имперские крыла над севером и югом, западом и востоком. Оставил России надёжную земную твердь и одарил её многими водами морскими. И, что очень важно, народы разных религиозных конфессий и национальностей, живущие в России, стали, пожалуй впервые, именоваться единым российским народом.

Многое другое полезное произошло в годы правления мятежного духом императора. Всё это Пётр Алексеевич с окружением малым и не всегда верным созидал на пределе человеческих возможностей. Своими руками и разумом. Обходил при этом вниманием собственные недуги и мозоли, головотяпство сослуживцев, обманы сотоварищей, разочарование в нём многих людей и собственные разочарования. До самой смерти шёл царь неотвратимо к намеченной цели.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза