Юбилейное Вече

Екатерина Великая в очередной раз подтверждает своё величие. Бывший дворец крымских владык, ныне дворец приёмов русской императрицы, заполнен представителями всех самодержцев Европы и даже посланцами далёкой Америки. Рядом с Екатериной Алексеевной в отрешённой позе восседает австрийский император Иосиф Второй. Присутствующие поражены величием и имперским блеском приёма.

В назначенный час, известный только неподражаемому князю Потёмкину, раздвигаются шторы дворцовых окон с видом на юг, на море, наречённое Русским ещё в цивилизациях очень давних веков. Открывается изумительная панорама Севастополя, возведённого российскими наследниками византийских строителей на землях древнейшего Херсонеса, и бесподобная армада новейшего русского Черноморского флота.

Картина закрывших горизонт неустрашимых крылатых кораблей потрясла представителей правящих дворов мира. Даже Иосиф встрепенулся от своей показной отрешённости. Корабельный салют в честь императрицы и её гостей был столь могуч и блистателен, что изменил на долгие лета политику европейских стран, и столь громок и раскатист, что был услышан на турецком берегу… Екатерина не в первый раз ликовала. Мир не впервой восхищался, тревожился, лукавил, трепетал. Россия мужала…

…Народ неграмотен. Не читает, не пишет, не умножает, едва слагает и вычитает. Но желает знать народ, как и чем живёт окружающий мир. По землям русским идут, бредут, ползут, хромают, прыгают, кувыркаются, пританцовывают скоморохи и калики перехожие, юродивые и старцы странствующие, сказители, певцы, нищие рассказчики-пересказчики. И другие источники и средства коммуникации. Жара. Мороз. Дождь. Снег. Кистени разбойников. Мечи стражников. Гнев церкви. Месть властей. Недоверие народа. Собственные сомнения. Пыльные дороги. Размокшие тропы. Непроходимые леса. Реки без переправ. Транспорт – ноги в лаптях из натоптышей и мозолей. Одежда – из рыбьего пуха. Еда – ломоть хлеба с водой. Сон – без крыши над головой. Постель – пожухлая солома. Подушка – кулак. Одеяло – небо…

Коммуникаторы народные шепчут, нашёптывают, в полный голос кличут, криком кричат. Поют, подпевают, декламируют. Извещают, передают послания, пересказывают события. Высмеивают, оскорбляют, гневаются, глумятся, призывают, молят, наговаривают, уговаривают, юродствуют. Вдохновляют, веселят, сочувствуют, соболезнуют, скорбят, сострадают. Пестуют знания. Культивируют искусства. Охраняют в памяти народной картины жизни многовековой страны. Передают их из уст в уста. Береста, пергамент, бумага им не конкурент. Пользователь этих коммуникаторов не тот, кто знаком с письменами.

Что бы случилось, обучись эти люди грамоте, окажись в их распоряжении писчая бумага?! Ответ не пришёл…

История склонила голову перед памятью сильных духом, богатых умом нищих странников, которые несли в жизнь народа разум, назвавшись для этого дураками, кивнув юродиво в сторону непонятливых властей. Народ понимал своих подвижников в цивилизациях всех российских веков. И помнит до сих пор. Они оставили сказания, и теперь помогающие нам познавать мир. С ними пришли бабушкины сказки, от которых и ныне замирают детские сердца. С тех времён поются колыбельные, под которые и сейчас безмятежно засыпают младенцы…

«Без этих коммуникаторов не было бы поэзии серебряного века и синтезаторов компьютерной музыки, – шутливо мыслит История. – Без этих людей, – продолжает она всерьёз, – не было бы творений Александра Пушкина, Михаила Ломоносова, Александра Попова, Константина Циолковского, Сергея Королёва и других им подобных гениальных преобразователей мира…»

Посланец Истории, по понятным причинам, беспристрастно вздохнул.

***

Озабоченная деяниями российских веков и, конечно, своего, пытаясь доказать, что в них помимо неисчислимого зла было намного больше добра, Екатерина Великая первой после первых великих князей и первого великого императора начала отчитываться о содеянном за свой срок нелегитимной работы царицей…

Князь Рюрик успокоился: «Хоть баба по повестке дня глаголать начала. Мужикам достойный пример показывает».

– Начну, – старательно изъясняясь по-русски, отчитывается Екатерина Алексеевна, – со своей внешней политики. Она у российских правителей чаще была успешней, нежели внутренняя. Но моя, – с немецкой педантичностью уточняет принцесса София Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, – ещё более успешна. Я, русская императрица, стала в своём веке всеми тронами и странами признанным арбитром Европы.

– Это бесспорно, – заметил замечательный русский дипломат екатерининских времён Александр Андреевич Безбородко. – «При нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не могла».

Императрица благосклонно выслушала мнение своего министра и продолжила: