Юбилейное Вече

– Дорогой гостюшка, Ираклий Евлампиевич, что-то ты глаз не сводишь с девки моей? Никак коса приглянулась? Мала она ещё. Кажись, одиннадцать недавно стукнуло. Но всё ж дарю её тебе, коль глаз на неё положил. Откормишь – через годок в расцвет может взойти. Мать её, помню, в том возрасте была хороша. Купил её на ярмарке, по случаю. Пару годков при себе подержал, – барин засмеялся давним воспоминаниям, – а потом мужику с этого хутора дал в жёны для размножения. Теперь дочкин черёд настал. Дарю, дарю, любезный гостюшка, – улыбаясь, повторил Андриан Изосимович. – Не забуду, как ты дарствовал мне в прошедшем году кобылку-двухлеточку. До сих пор наглядеться на неё не могу.

Девка ниже склонила голову к коровьему вымени. Сквозь прерывистые стуки молочных струй, бьющихся о стенки подойника, слушает разговор двух бар, проезжающих через хутор после охоты…

Мать с трудом поднялась с лавки и, поддерживая живот, выбралась во двор. Опустилась на колени; бороздя в пыли след разрывающимся в схватках телом, поползла к хозяину:

– Отец родимый, не забирай теперь девку, погоди чуток! Без неё мне не справиться нынче…

И тотчас из уст невольно понёсся крик родовой боли. Подол потемнел от мокроты, кровь побежала бороздками в пыль и тут же замерла лужицей. Крик матери продолжился, другого не наступило. Что-то выпорхнуло под подолом и тут же намертво успокоилось…

Барин, брезгливо поморщившись, покосился на гостя, жалеючи, что у того может испортиться настроение после удачной охоты. Кивком головы подозвал старосту, сопровождавшего бар, распорядился:

– Девку забрать, отмыть, отправить к гостю в поместье. Бабу эту, как оклемается, продать куда подальше. В довесок корову предложи… – Не торопясь, глянул в сторону избы. У настежь открытой двери стоит, низко согнувшись, отец семейства. В прежнем тоне продолжил: – Мужика отдать в солдаты, взамен Ваньки певучего, тот надобней будет в поместье. А с этого, видно, проку для хозяйства мало. Плодить живых холопов не может.

Староста в угодливом поклоне подсказал:

– У них ещё двое мальцов имеются…

Барин, отъезжая, бросил небрежно:

– Продай, но не с матерью вместе. В розницу доход будет боле…

Посол Истории продолжает вспоминать…

…Топор опускается много раз кряду над всё той же головой. То ли стал туп от беспрерывного пользования, то ли позвонки шейные у этих русских слишком тверды. Палач нервничает. Репутацию уронить нельзя. Должность почётна и доходна на Руси. Претендентов много, они не дремлют…

Не теряя времени на заслуженный отдых после работы с очередной людской партией, палач вытер взмокший лоб и бросил грозный взгляд на подручного. Тот выкрикнул охрипшим голосом: «Следующий!..» Очередной без понуканий поднялся на помост, с трудом передвигая изломанные в суде ноги. Низко поклонился зрителю-народу, без труда перегнувшись перебитым на следственной дыбе туловищем. Извинился перед человеком с топором за возможные непредвиденные хлопоты. Ещё раз перекрестился на восток раздробленными пальцами и, сморщившись брезгливо, уложил распухшую голову на склизкий и неопрятный пень плахи. Всё ж не по-христиански смерть принимать в нечистотах.

Плахи дыбятся на главных площадях страны. Шеренги коллективных и персональных виселиц растягиваются на вёрсты вдоль основных проезжих дорог. По рекам плывут плоты с телами восставших рабов. В самых людных местах поселений выглядывают головы по шею закопанных в землю людей, с надеждой высматривающих грань между жизнью и смертью. Четвертованные тела особо идейно озабоченных врагов власти сохнут под солнцем, обгладываются собаками, обклёвываются вороньём. Каждому смутьяну своя казнь. Это разнообразие – по мере вины человека в борьбе за надежду на человеческую жизнь.

Государство работает. Защищается от вольностей духа народа, государством доведённого до черты бездуховности и безрассудного разбоя. Так заведено давно. Так происходит и сейчас. В других формах, но происходит. История это видит. Самая просвещённая правительница России, заочная подруга самых либеральных мыслителей Европы утверждает имперское право умерщвлять людей, не пожелавших жить рабами. Кровь тысяч людей несмываемым алым потоком заливает царский трон, багряными кружевами пятнает отбеленные для Европы юбки и честь императрицы.

Разгромлено великое народное восстание. Не только направленное против жестокой власти, а идеей вдохновлённое. Против незаконной императрицы, в поддержку законного царя. Царя, не убиенного будто бы женой-душегубкой, а счастливо оставшегося в живых, дабы заступиться за народ свой, хлебом и волей обделённый…

…Новороссия расцветает на глазах Европы. На диких прежде горных плато, в нехоженых степях, у безлюдных морских прибрежий возводятся красавцы-города, крепости, торговые пристани, верфи, каналы. Тысячи, тысячи отечественных крепостных и немалое число иностранных колонистов возрождают древнейшие и строят новейшие жемчужины российской короны: Херсон, Николаев и главный южный бастион России – Севастополь.