Иуда «Тайной вечери»

Вот уж в третий раз встретились они в условленном месте, в роще пиний у дороги в Монцу, только нынче не остались под открытым небом, а загодя укрылись в прибрежном трактире, потому что день выдался пасмурный и грозил дождем. Когда они подошли к дому, канюк, прикованный цепью к деревянной колоде, захлопал крыльями и хрипло закричал. Вместо хозяев, которые днем работали в поле, редких посетителей в тесном зальчике обслуживал мальчишка-подросток, Никколе он подал молоко и булку со смоквами, а Бехайму — фурланское вино в тыквенной бутылке.

— Он немой от рождения, — сказала девушка, когда мальчишка вышел, — и потому не выболтает, что я была здесь в обществе постороннего мужчины. Для него немота — горе, а для меня — удача, ведь положиться можно только на немых. Он в родстве со здешним священником, и люди зовут его Неноте, Племяш.

Бехайм между тем отведал вина.

— Вперед не жалуйся, — сказал он Никколе, — что я скрывал правду о себе. Предупреждаю заранее: я из тех, кто готов пропить и лошадь, и телегу, коли вино придется по вкусу. А это вот, по-моему, весьма изрядное.

— Пейте сколько хотите, — отвечала Никкола, — ведь чтобы добраться сюда и увидеть меня, вам ни лошадь, ни телега не надобны.

Их любовные беседы по-прежнему крутились вокруг первой встречи на улице Снятого Иакова и вокруг диковинного чуда, которое вновь свело их в большом и многолюдном городе.

— Я непременно должен был тебя отыскать, — твердил ей Бехайм, — ведь ты с первого же взгляда сумела пробудить во мне такую любовь, что я бы просто умер, не видя тебя. Но поиски оказались по твоей милости очень нелегкими.

— По моей милости? Это как же? — спросила Никкола.

— Ты больше не приходила на ту улицу, где мы впервые увидели друг друга, а я столько раз искал тебя там, — сетовал он. — Даже с постоялого двора съехал, хотя там все было, что требуется, и снял жилье в весьма убогом домишке на улице Святого Иакова, лишь бы тебя сподручнее было высматривать. Часами сидел у окна, все глаза проглядел, вдруг ты мелькнешь среди прохожих.

— Вам, стало быть, вправду хотелось меня увидеть? — осведомилась Никкола.

— Что ты спрашиваешь! — воскликнул Бехайм. — Сама знаешь, тебе стоит только глянуть на мужчину, и он сей же миг теряет рассудок!

— Удивительное дело! — заметила Никкола. — Значит, чтобы возникло желание снова меня увидеть, надобно потерять рассудок?

— Ах, молчи и не путай все на свете, ты прекрасно все понимаешь, сказал Бехайм. — Сперва посмотрела на меня, заставила по уши влюбиться, а потом сбежала, ровно пантера какая. А я стоял, знать не зная, что с собою делать. Поверь, чтобы разыскать тебя, я бы не побоялся продать душу дьяволу.

— Нельзя так говорить! — Никкола перекрестилась.

— А за то, что я снова тебя повстречал, — продолжал Бехайм, благодарить надо только мою удачу, которая вовремя привела меня в трактир, где Манчино поджидал тебя. Ты для этого ничего не сделала.

— Неужели? — Никкола улыбнулась и покраснела. — А Манчино сердит на меня. С того дня так больше и не показывался, избегает меня.

— Да, ты для этого ничегошеньки не сделала, — объявил Бехайм. — Ты искала его, Манчино, а не меня.

— А вы видели, как я шла мимо, но даже и недодумали броситься вдогонку, — корила Никкола. — Видели и позволили мне уйти. Я помню, перед вами стоял кувшин вина, и вы никак не собирались с ним расстаться. Вот какое ваше усердие. А я? Я увидела вас рядом с Манчино и сразу сказала себе: ну, если это не удобный случай, то…

Бехайм именно это и хотел услышать, но не успокоился, желая слышать из ее уст еще и еще больше, и потому продолжал допытываться:

— Значит, ты увидела меня рядом с Манчино. И как же я тебе показался?

— Ну, я посмотрела на вас, — сообщила Никкола, — хорошенько посмотрела, и в общем не нашла ничего такого, что бы мне могло не понравиться.

— Понятно, не горбатый, не расслабленный, не косоглазый, — заметил Бехайм и провел ладонью по щеке и бородке.

— И я сказала себе: знаешь, Никкола, в любви женщина иной раз должна сделать первый шаг, — продолжала девушка. — Хотя надо ли мне было так поступать…

— Не сомневайся в этом! — воскликнул Бехайм. — Ты поступила совершенно правильно. Знаешь ведь, я чуть с ума не сошел от любви к тебе.

— Вы говорили, — кивнула Никкола. — Наверно, вы и правда любите меня, но так, как богатый и знатный господин любит бедную девушку, — умеренно. Она смотрела на озерцо и на прибрежные деревья, словно бы зябко дрожавшие под дождем, и толика разлитой в природе печали закралась ей в душу. — Да и безрассудно было бы надеяться на большее.

— Я не знатный господин, — поправил ее Бехайм. — Я коммерсант, торгую разными разностями, так и перебиваюсь. Продал здесь, в Милане, пару коней и живу теперь на выручку от этой сделки. Пока хватает. А еще надо мне, — при мысли о Боччетте он помрачнел лицом, — получить кой с кого должок.

— Слава Богу! — сказала девушка. — Я-то думала, вы вельможа, из знатной семьи. Этак мне милее. Ведь нехорошо, когда в любви один ест пироги, а другой — пшенную кашу, да и той у него в обрез.