Иуда «Тайной вечери»

— Нет, из-за моей души вам биться незачем, эй, вы трое там, наверху, Отец, Сын и Дух Святой, оставьте ее, где она есть, и Ты, Пресвятая Троица, жди терпеливо, знаешь ведь, я он Тебя не сбегу, я всегда был добрым христианином, не из тех, что ходят по церквам воровать свечи. Трактирщик, чтоб тебя, зачем поишь меня вином, которое еще в погребе трижды разбавил и тем напрочь загубил для любого христианина!

Несколько времени Манчино лежал с закрытыми глазами и молчал, хрипло и тяжело дыша. Потом, когда дыхание успокоилось он открыл глаза. Лихорадка отпустила, и из слов его было ясно, что он понимает, каково его состояние.

— Je m'en vais en pays loingtain[11], — сказал он и, прощаясь, протянул к друзьям руки. — Прошу вас, оплачьте со мною мои безвозвратно ушедшие дни, как ткацкий челнок проворно мелькнули мимо они. Если б мне было дано принять смерть у турок или у язычников, ради торжества христианской веры, Господь бы с охотою простил мне мою грешную жизнь, и все святые и ангелы рая встретили бы мою душу ликующими псалмами и звуками виолы. А теперь я предстану пред судом Господним таков, как есть и был всю жизнь, — пьяница, игрок, бездельник, забияка, охотник до шлюх…

— Вершитель наших судеб знает, что ты совсем не такой, ты поэт, сказал Леонардо и взял руку Манчино в свою. — Но скажи мне ради всего святого, зачем тебе понадобилось связываться с этим Боччеттой?

— Всему есть причина. Познай ее, и ты поймешь случившееся — не твои ли это слова, Леонардо? Я часто слышал их от тебя, — отвечал Манчино. — И разве мир не полон горечи и измены? Пришла тут ко мне одна, умоляла и плакала, не ведая, как помочь своему горю, и если б она могла умереть от стыда и боли, то умерла бы прямо у меня на глазах. Так вот, я взял у нее из рук деньги и, влезши в окно, отнес их обратно к Боччетте, но сделал я это воистину как неуклюжий медведь, поднял шум и разбудил его, а он вообразил, что я пришел воровать. Если же ты, Леонардо, ищешь Иуду, я знаю точь в точь такого, какой тебе надобен. Не ищи более! Я нашел тебе Иуду. Правда, он положил в кошелек не тридцать сребреников, а семнадцать дукатов.

Манчино закрыл глаза, хватая ртом воздух.

— Коли я правильно понял, — заметил художник д'Оджоно, — он говорит о немце, который хотел стребовать с Боччетты семнадцать дукатов. Этот немец побился со мной об заклад на один дукат против двух, что взыщет свои деньги с Боччетты не мытьем, так катаньем, ибо он не из тех, кого можно нагреть на семнадцать золотых. А нынче он мне сообщил, что честно-благородно выиграл заклад, Боччеттины семнадцать дукатов у него в кармане, и что завтра утром он явится ко мне за проспоренной суммой. Так что придется нынче обивать пороги, обойти три-четыре дома, где у меня должники, — попытаюсь добыть дукат, в кошельке-то моем не более двух карлинов наберется.

— Неплохо бы взглянуть на этого немца, которого Манчино зовет Иудой, проговорил Леонардо. — И пусть он нам расскажет, как исхитрился получить с Боччетты свои денежки.

— Пить! — простонал Манчино.

— Об этом можно спросить самого Боччетту, — сказал органный мастер и, поднося к губам Манчино кувшин, другой рукой указал на дверь.

— Господи помилуй! И впрямь он! — воскликнул д'Оджоно.

На пороге стояли два городских стражника, а между ними — Боччетта, в обтерханном плаще и стоптанных башмаках, руки его были связаны за спиной, но глядел он спесиво — ни дать ни взять знатный вельможа, за которым неотлучно следуют двое слуг.

— Вот, сударь, мы ваше желание исполнили, — сказал один из стражников. — А теперь поторапливайтесь, говорите, что хотели, да покороче, чтоб не терять время впустую.

Боччетта узнал мессира Леонардо и поздоровался, как дворянин с дворянином. Затем увидал Манчино и подошел к соломенному одру, стражники вплотную за ним.

— Вы узнаете меня? — спросил он раненого. — Я пришел сюда ради спасения вашей души, не убоялся утомительной дороги, из христианского сострадания, дабы наставить вас на путь истины. Вспомните: убегая, вы рассыпали краденые золотые по полу, ровно чечевицу или фасоль, мне пришлось все углы облазить, насилу собрал. Но семнадцати дукатов там недостает, сколь я ни старался, они не нашлись, исчезли, а ведь деньги эти не мои, они принадлежат благочестивому служителю церкви, некоему досточтимому священнику, который дал их мне на сохранение, стало быть, эти монеты святые и освященные. Скажите, где вы их припрятали или закопали, я прошу вас об этом лишь ради спасения вашей души.

— Одеяло! — попросил Манчино, сотрясаемый ознобом, и, когда д'Оджоно укрыл его, он ответил Боччетте: — Ищите! Ищите со всем прилежанием, забудьте досаду, ползайте на карачках, старайтесь, надрывайте пуп, пока не найдете. Вы же знаете: у кого деньги, у того и честь.

— Ты не желаешь говорить? — завопил Боччетта, побелев от ярости и тщетно пытаясь высвободить связанные руки. — Ну так провались в преисподнюю, и пусть черти как следует повеселятся, глумясь над тобою, а я бы, я бы тебя…