Иудейская война

3. В разгар этих событий прибыл Антиох Эпифан в сопровождении большого числа тяжеловооруженных воинов и с отрядом телохранителей, так называемых македонян. Это были рослые юноши-однолетки, едва вышедшие из отроческого возраста и воспитанные и вооруженные на македонский лад — отсюда и это прозвище, хотя в большинстве своем они далеко уступали македонскому племени. Царь Коммагенский из всех подчиненных римлянам царей пользовался наибольшим счастьем; однако и ему в конце концов пришлось испытать на себе превратности судьбы, так что к старости он являл собою пример того, что до тех пор, пока человек жив, не следует называть его счастливым.

Так вот, этот его сын, появившийся под Иерусалимом еще в пору расцвета своего отца, не скрывал удивления по поводу того, что римляне так медлят с приступом. Сам он был прирожденный воин и в придачу к отваге наделен такой исключительной телесной силой, что его дерзкие предприятия по большей части увенчивались успехом. На его слова Тит с улыбкой ответил, что эта война — их общее дело. Тогда Антиох вместе со своими македонянами сделал приступ на стену. Благодаря силе и сноровке сам он, пока его люди засыпали евреев стрелами, остался невредим, однако его отроки, за исключением немногих, были совершенно смяты снарядами евреев. И хотя они, боясь нарушить обещание, являли в бою чудеса храбрости, в конце концов им, совершенно израненным, пришлось отступить, размышляя о том, что даже настоящим македонянам, чтобы побеждать, нужна была счастливая судьба Александра.

4. Римляне приступили к работам на 12-й день месяца Артемисия и закончили их только к 29-му дню, по истечении 17 дней беспрерывного изнурительного труда. Зато они насыпали четыре огромных вала: первый, что против Антонии, был возведен Пятым легионом посреди так называемого Воробьиного пруда; второй, на расстоянии 20 локтей от первого, был построен Двенадцатым легионом; вал Десятого легиона был воздвигнут на значительном расстоянии от первых двух, на север от города, у так называемого Миндального пруда; наконец, в 30 локтях от него, у гробницы первосвященника, был насыпан вал Пятнадцатого легиона.

В то время как к валам уже подвозили орудия, Йоханан из города провел подкоп к валу, возведенному против Антонии, и, подперев его своды деревянными сваями, подвел их также и под орудия, которые таким образом оказались висящими в воздухе. Затем он заполнил все это обмазанными асфальтовой смолой дровами и поджег. Когда сваи сгорели, подкоп обрушился, и осадные орудия со страшным грохотом провалились вниз. Сначала надо всем этим поднялся густой столб дыма и пыли, так как огонь был задушен обвалом; однако когда давившие сверху деревянные обломки выгорели, сквозь развалины пробилось яркое пламя. Неожиданное это событие так потрясло римлян, что они совершенно пали духом: они были уже совершенно уверены в победе, а теперь это происшествие погасило даже надежду на будущее. Тушить пожар не имело никакого смысла, ведь даже если бы это и удалось, насыпи все равно уже были поглощены пламенем.

5. Двумя днями спустя люди Шимона предприняли нападение на остальные валы, так как римляне уже подвезли к ним тараны и начали сотрясать стену. Некий Тифтай из галилейского города Гарис и Мегассар, из слуг царицы Мирьям, вместе с одним адиабенянином, сыном Навтая, носившим вследствие своего увечья прозвище Хагира (что означает Хромой), схватили факелы и бросились на орудия. За всю войну в городе не появлялось ни столь отчаянных, ни столь страшных для противника бойцов, как эти трое. Они ринулись без страха, без колебаний, без промедления — словно навстречу товарищам, а не против вражеского строя! — и, прорвавшись сквозь гущу неприятеля, подожгли орудия. И хотя отовсюду на них обрушился град снарядов и удары мечей, они не отступались от своего опасного предприятия до тех пор, пока огонь не охватил орудия. Когда уже разгорелся пожар, римляне из лагеря бросились на помощь, но евреи со стены препятствовали им, ничуть не щадя собственной жизни, набрасывались на тех, кто пытался тушить пожар. Бросаясь в огонь, евреи перехватывали римлян, пытавшихся вытащить тараны, навесы над которыми уже загорелись, и не выпускали орудия из рук, даже когда им приходилось держаться за раскаленное железо.