Иудейская война

Но ужаснее всего были разбойники. Словно грабители могил, они врывались в дома и обирали трупы, а затем, сорвав с мертвецов их облачения, со смехом удалялись. Были такие, что испытывали на трупах остроту своих мечей или для проверки оружия пронзали насквозь тех из лежащих, в ком еще теплилась жизнь; зато тех, кто умолял поднять руку и прикончить их мечом, они с презрением оставляли умирать голодной смертью. Испуская дух, каждый устремлял взор в сторону Храма, где он оставлял мятежников живыми. Последние на первых порах приказывали хоронить умерших на общественный счет, так как запах трупов был невыносим, однако позднее, когда это стало уже невозможным, просто сбрасывали их со стен в ущелья.

4. Когда Тит, объезжая позиции, увидел эти наполненные трупами ущелья и потоки гноя, истекавшие из-под разлагавшихся тел, он издал стон и, воздев руки к небу, призвал Бога в свидетели того, что все это не дело его рук. Таково было положение в городе.

Теперь, когда мятежники прекратили вылазки (ведь упадок духа и голод коснулись уже и их), римляне находились в приподнятом настроении. Хлеба и других припасов у них было в избытке, так как они получали все это из Сирии и других близлежащих провинций. Многие становились рядом со стеной и выставляли на обозрение изобилие съестного, своей сытостью еще сильнее разжигая в неприятеле голод. Однако Тит, видя, что никакие страдания не могут заставить мятежников сдаться, из жалости к остаткам населения и в заботе спасти тех, кто еще оставался в живых, принялся за строительство новых валов, хотя доставка леса и представляла значительные трудности. Ведь весь лес вокруг города был вырублен еще при прошлом строительстве, так что теперь воины подвозили его с расстояния девяноста стадиев. Теперь они строили только против Антонии, где, разделившись на четыре части, возвели валы, еще более мощные, чем прежние. Тит объезжал легионы и сам торопил работающих, тем самым показывая разбойникам, что они у него в руках. Но они единственные были лишены сожаления о совершенных злодеяниях: отделив в себе душу от тела, они обращались с обоими так, как будто ни то ни другое не принадлежало им. Ведь души их были столь же нечувствительны к страданиям, сколь тела нечувствительны к боли: словно псы, терзали они труп народа и наполняли темницы обессилевшими людьми.

XIII

1. Шимон предал пыткам и казни даже Маттитьяху, благодаря которому овладел городом. Этот Маттитьяху, сын Боэта, происходил из первосвященнического рода и пользовался в народе высоким почетом и доверием. Когда народ жестоко притеснялся зелотами, к которым примкнул уже и Йоханан, Маттитьяху убедил горожан призвать себе на помощь Шимона, с которым он не заключил никакого предварительного соглашения, не ожидая от того ничего дурного. Но как только Шимон вступил в город и завладел им, он стал относиться к советовавшему в его пользу Маттитьяху так же враждебно, как и ко всем остальным, относя его заступничество на счет его простодушия. Тогда-то Маттитьяху и был приведен к нему и обвинен в сочувствии к римлянам, и Шимон, не позволив ему даже оправдаться, приговорил его вместе с тремя сыновьями (четвертый к тому времени успел перебежать к Титу) к смертной казни. Тот умолял казнить его прежде детей, требуя этой милости взамен того, что открыл перед ним ворота города, Шимон же велел предать его смерти самым последним. И он был выведен на обозрение римлян и заколот после того, как детей умертвили на его глазах. Все это проделал по приказанию Шимона Ханан, сын Багадата, самый жестокий из его телохранителей; и он еще глумился над Маттитьяху, спрашивая, помогут ли ему теперь те, к кому он намеревался бежать. Шимон же запретил хоронить тела казненных. Вслед за ними были казнены Хананья, сын Масбала, довольно видный священник, и писец совета Аристей из Эммауса а вместе с ними еще 15 граждан высокого положения. Отец Йосефа содержался в заключении под охраной, и из страха перед изменой они во всеуслышание провозгласили, что никому из города не дозволяется вести совместные беседы и собираться в одно место, тех же, кто выказывал скорбь по осужденным, казнили без всякого разбирательства.