Югославия в XX веке. Очерки политической истории

Позиция югославских делегатов на самом совещании в Шклярской Порембе (Польша), где был учрежден Коминформ, характеризовалась в сообщениях делегатов от ВКП (б), членов Политбюро А.А. Жданова и Г.М. Маленкова Сталину самым положительным образом²⁶. Очень позитивно югославская политика оценивалась и после совещания – как в публичной советской пропаганде, в частности в установочных статьях в журнале «Большевик» в конце 1947 г.²⁷, так и в записках, составленных в отделе внешней политики ЦК ВКП (б) в октябре 1947 г. и в январе 1948 г.²⁸ Причем в этих записках, в отличие от той, что была написана в августе 1947 г., вообще отсутствовала критика.

Исследованные до сих пор архивные документы не содержат и данных о какой-либо видимой реакции Москвы на донесения советского посольства в Белграде, в которых югославская сторона обвинялась в «местном национализме», «национальной ограниченности». Подобные донесения, в которых в качестве доказательства говорилось о переоценке югославами значения и опыта собственной вооруженной борьбы 1941–1945 гг. и недооценке советского военного опыта, роли СССР в освобождении Югославии от оккупации, поступали от посольства и раньше²⁹. Но осенью 1947 – в январе 1948 г. данного рода информация заметно ужесточилась. В частности такие обвинения посол А.И. Лаврентьев выдвинул в отношении самого Тито в связи с его докладом на II съезде Народного фронта Югославии 27 сентября 1947 г.³⁰ Эта линия была продолжена в донесениях, которые Лаврентьев и советский военный атташе в Белграде генерал-майор Г.С. Сидорович направили в первой декаде января 1948 г. в Москву по поводу ряда выступлений Тито и ведущих югославских военных деятелей в конце декабря 1947 г. На сей раз в оценках, исходивших от посольства, говорилось даже о непонимании югославами «существа марксизма-ленинизма», отсутствии четкой идейно-политической ориентации, а действительно имевший место «вождизм» Тито противопоставлялся Лаврентьевым «законной» харизме Сталина³¹.

Мы уже имели случай ставить вопрос о том, чем были вызваны столь резкие сообщения Лаврентьева и Сидоровича и являлись ли они результатом их собственной инициативы или поощрялись, а то и прямо инспирировались кем-то в Москве³². Но изученные до сих пор архивные материалы не содержат на сей счет никаких данных. Из материалов видно лишь, что после получения в Москве шифровки Лаврентьева по поводу доклада, сделанного Тито на съезде Народного фронта, заведующий Отделом балканских стран МИД СССР А.А. Лаврищев 8 октября в докладной записке Молотову указал на тенденциозный характер утверждения посла, их несоответствие реальному содержанию того, что сказал Тито³³.

Между тем югославская обеспокоенность установлением непосредственных советско-албанских связей, возраставшая после визита в Москву в июле 1947 г. главы компартии (КПА) и правительства Албании Энвера Ходжи и следующего за ним по рангу в албанском руководстве Кочи Дзодзе, серьезно усиливалась сведениями о том, что влиятельный член Политбюро ЦК КПА, министр экономики Н. Спиру, обвиненный Белградом в ноябре 1947 г. в саботаже экономического сотрудничества с Югославией, поддерживал особые контакты с советскими представителями в Тиране. И хотя Спиру, не дожидаясь рассмотрения обвинений против него в Политбюро ЦК КПА, покончил с собой, югославы в начале декабря через посла в Москве В. Поповича подняли этот вопрос перед советским руководством. Они пытались получить согласие на отзыв советских специалистов из Албании и на меры по усилению там преимущественной роли Югославии³⁴.

В ответ Сталин предложил югославам прислать в Москву Джиласа или другого «ответственного товарища», «наиболее осведомленного о положении в Албании»³⁵. В середине января 1948 г. Джиласу на встрече со Сталиным, Молотовым и Ждановым было выражено советское согласие на то, чтобы развитие Албании было полностью связано с Югославией, вплоть до объединения, а деятельность советских военных и экономических советников в Албании согласовывалась с югославами. Но, как и на встрече с Тито в мае 1946 г., Сталин заявил о необходимости не спешить с формальным объединением Албании с Югославией, а подождать подходящего момента³⁶. Изученные пока архивные документы не дают ответа на вопрос, отражало ли это в обоих случаях его действительные намерения или было тактической игрой с югославами.

Но 19 января, получив из Москвы сообщение Джиласа о советской позиции, Тито направил Ходже предложение предоставить в южной Албании базу для ввода югославской дивизии, сославшись на сведения об опасности греческого вторжения в Албанию при поддержке «англо-американцев». Ходжа ответил положительно³⁷. Согласно Джиласу, на самом деле Тито хотел вводом войск упрочить позиции Югославии в Албании³⁸. Так или нет, но Тито принял решение без консультации с Москвой и не уведомил ее о своем обращении к Ходже.