Из документов, опубликованных в послесоветские годы, известно, что Москва, узнав об этом, резко осудила такое поведение югославского руководства и заявила о «серьезных разногласиях» с ним «в понимании отношений между нашими странами». Тито в духе иерархической дисциплины признал «ошибку» и отказался от ввода войск в Албанию, но Кремль не удовлетворился и потребовал приезда «ответственных представителей югославского правительства» в Москву для обсуждения «разногласий»39
.Острота советской реакции серьезно усилилась, очевидно, после одновременного заявления Димитрова журналистам 17 января 1948 г. о будущей федерации восточноевропейских стран, которое тоже не было санкционировано Москвой. Хотя в ответ на резкую советскую критику Димитров сразу выразил публично согласие с ней40
и поспешил специально заверить советское руководство и лично Сталина в своем полном послушании41, это не удовлетворило Кремль42. И болгары были тоже вызваны в Москву одновременно с югославами.10 февраля 1948 г на совещании у Сталина (присутствовали также Молотов, Жданов, Маленков, секретарь ЦК ВКП (б) М.А. Суслов, а также замминистра иностранных дел В.А. Зорин) с болгарской и югославской делегациями, которые возглавлялись, соответственно, Димитровым и Карделем, последовала жесткая проработка советским руководством болгар и югославов за несанкционированные Москвой объявление о болгаро-югославском договоре в августе 1947 г., заявление Димитрова о федерации в Восточной Европе и за попытку ввода югославской дивизии в Албанию. Критика этих действий аргументировалась их ошибочностью с точки зрения напряженных отношений с Западом, но основной пафос критики состоял в недопустимости такого рода шагов без ведома Кремля. Югославская и болгарская делегации признали в целом «ошибки»43
. Результатом совещания стало подписание 11 февраля, по советскому предложению, протоколов с обязательством о консультациях по международным вопросам между СССР и Югославией и между СССР и Болгарией44.На этом совещании Сталин решительно подтвердил запрет на размещение югославских войск в Албании. Он прозрачно намекнул на свое подозрение, что «югославы боятся русских в Албании и из-за этого торопятся ввести туда войска». С одной стороны, вновь предостерегая против поспешности в вопросе объединения Албании с Югославией, а с другой – резко раскритиковав высказанную Димитровым идею о будущей федерации всех восточноевропейских стран, Сталин неожиданно высказался о возможности создания в этом регионе трех федераций – польско-чехословацкой, румыно-венгерской и югославо-болгаро-албанской. Но относительно первых двух он не упоминал никаких сроков и в качестве ближайшей задачи назвал лишь образование третьей. Причем настаивал, чтобы безотлагательно начинать с федерирования Югославии и Болгарии, к которым затем присоединилась бы и Албания. Практически этот замысел оказывался противовесом, во-первых, идее Димитрова об общей восточноевропейской федерации, во-вторых, столь желательному для Белграда объединению Албании с Югославией. Последнее не только опять откладывалось на потом, но и вообще заменялось: Югославия вместо фактического поглощения Албании сама оказывалась лишь одним из трех членов предлагаемой Сталиным федерации.
На заседании Политбюро ЦК КПЮ 19 февраля, где отчитывалась вернувшаяся из Москвы югославская делегация, было решено не соглашаться на федерацию с Болгарией. Это было подтверждено на расширенном заседании политбюро 1 марта, где формулировался вывод, что из-за особого советского влияния в Болгарии федерация с ней может стать средством нежелательного контроля и над Югославией. На том же заседании был подтвержден курс на дальнейшее отстаивание преимущественных позиций Югославии в Албании45
. В конце февраля – начале марта под воздействием Белграда албанское руководство, не знавшее о московской встрече 10 февраля, поставило перед СССР опять вопрос о необходимости ввода югославских войск в Албанию из-за греческой опасности, а югославы стали склонять Тирану, чтобы та выступила и с предложением об объединении Албании с Югославией46.Кроме того на состоявшейся 21 февраля в Белграде встрече Тито, Карделя и Джиласа с генеральным секретарем компартии Греции Н. Захариадисом и членом Политбюро, секретарем ЦК КПГ Я. Иоаннидисом югославы, хотя и известили собеседников о мнении Сталина в пользу прекращения партизанской борьбы в Греции, тем не менее вопреки ему согласились, как свидетельствует запись беседы, на уговоры со стороны руководителей КПГ о необходимости продолжить партизанское движение и оказание ему помощи из Югославии47
. Разумеется, согласие было вызвано тем, что это совпадало с позицией самого югославского руководства.