В выводах этого важного документа указывалось, что «нормализация создает для СССР более благоприятные условия для повседневной дипломатическо-агентурной работы в Югославии, чем Югославии в СССР». Именно этим было истолковано советское стремление к расширению связей (культурных, спортивных, экономических и т. д.). «Ограничения, накладываемые с нашей стороны, – полагали авторы, – всегда будут сопровождаться их протестами и заявлениями по поводу нашего нежелания искренне сотрудничать и нормализовать отношения. С учетом неизмененных конечных целей советской внешней политики, развитие связей должно быть соразмерено степени наших потребностей в отношениях с Западом и не нарушать наших жизненных интересов. На данном этапе для СССР расширение связей является потребностью ведения ими политики подрыва доверия к Югославии со стороны стран Запада и партнеров по Балканскому пакту, ее «верности союзникам» и т. п., особенно в расчете на существующие различия в общественных системах между ФНРЮ и остальными странами»12
.Неизменность югославской позиции была подтверждена Тито на пленуме ЦК СКЮ в марте 1954 г., где он использовал для характеристики СССР все определения времен конфликта и VI съезда СКЮ13
. Эта часть его речи без какой-либо редактуры появилась в югославской печати14. Несмотря на это, советское руководство после обсуждения вопроса о необходимости дальнейшей нормализации отношений с Югославией в ходе затянувшихся дискуссий на заседаниях Президиума ЦК КПСС в мае-июне 1954 г. направило в адрес ЦК СКЮ 22 июня 1954 г. письмо, в котором предложило югославской стороне урегулировать отношения между КПСС и СКЮ, объяснив конфликт 1948 г. действиями Джиласа и Берии15.Сохраняя верность принятой еще весной 1953 г. тактике ожидания конкретных действий со стороны Кремля, югославская сторона не спешила с ответом. 19 июля 1954 г. на расширенном заседании Исполкома ЦК СКЮ в Белграде Тито, с почти трехнедельной задержкой, оповестил собравшихся о полученном послании Хрущева от имени ЦК КПСС. В ходе обсуждения было выдвинуто два варианта действий: урегулировать межгосударственные отношения, но «ни в коем случае не признавать, что они (советские руководители. –
Лишь 11 августа 1954 г. ответ для Москвы был готов. В нем проявилось стремление югославского руководства навязать понимание теоретических корней конфликта 1948 г. как неизбежного порождения советской системы. В Белграде пытались уйти от персональных оценок, указав, что причины разрыва не заключались в действиях отдельных лиц, к примеру Джиласа, «роль которого в нашем руководстве никогда не была решающей». Ссылка в послании на материалы последних съездов югославских коммунистов, с одной стороны, подтверждала их приверженность социалистическому выбору, а с другой – показывала, что причины конфликта, по мнению авторов письма, заключались во внутреннем устройстве Советского Союза и его внешней политике. Общим примирительным тоном авторы письма оставили адресатам надежду на дальнейшее обсуждение темы, ибо в этот момент для югославской стороны главным было не признание Москвой ответственности Сталина за конфликт, но ее согласие с социалистическим характером режима в Югославии.
По всей вероятности, строки письма от 22 июня о том, что отношения между КПСС и СКЮ должны развиваться на основе «принципов марксизма-ленинизма и принципов невмешательства во внутренние дела», явились достаточно привлекательной приманкой, которую забросил югославам Хрущев. Поэтому в тексте ответа появились слова о том, что руководство Югославии «принципиально не против контакта между ЦК КПСС и ЦК СКЮ, так как СКЮ никак не отвергает сотрудничество с теми организациями и движениями, которые хотят бороться за мир и взаимодействие между народами, а тем более не отвергает сотрудничество с социалистическими движениями и партиями»18
. Данное высказывание было свидетельством существенного изменения в отношении югославского руководства к советскому режиму, несмотря на то, что КПСС не была названа коммунистической партией.