Юность

— Га-га-га! — и шуточки солёные. Бабы кто смущаются, а кто и… оно ить разные, бабы-то! Иная сама в краску вгонит!

— С избытком комнаток-то, — приметил один из мужиков и все закивали, запереглядывались. Кто и правда понял, а кто так… за кумпанию.

— Глядите! — африканер погрозил пальцем, — Не вздумайте по углам сцать! Есть нужники, вот туда и дуйте!

Бараки обнесены стеной — не низенькой, не высокой, а так — в самую плепорцию.

— Осаду не выдержит, а от ворья самое то, — приметливо сказал остроглазый серьёзный мужчина лет тридцати.

— Никак служил? — сощурился африканер Фёдор Василич, — Добро…

Показав, где што есть, собрали самых авторитетных мужиков на разговор.

— Значица так, — начал он, и разговоры разом затихли, — накормили, напоили, в баньку сводили и спать уложили, как русскими людьми от веку заведено.

Фёдор Василич закрестился двуперстно и все закрестились следом.

— А ежели што не нраву, — продолжил он, — то вон Бог, а вон порог! Стоумовым кто себя щитает или есть куды пойти, неволить никово не будем. Ясно-понятно?

— Ясно…

— Чево уж там, — загалдели согласно мужики.

— Вы здеся как кутята слепые, — чуть усмехнулся он, — да не морщите рожи! Кутята как есть, потому как не Расея! Много иньше, и по незнанию врюхаться можно разом так, што и отпоют в тот же день, это вам ясно-понятно?

— Так-то… — снова усмешечка, — а для тех, кому не ясно — выход там.

— Остальным же… — Фёдор Василич сделал паузу и мужики обратились в слух, — будем оказывать помощь с работой… Тих-ха! Тих-ха! Разорались, как жиды на базаре!

— Работы — во! — он черканул себя под подбородком, задрав даже и подбородок, — Руки-ноги есть, будешь сыт, пьян и нос в табаке! Ежели не ленивый, то и всю семью прокормишь, это вам ясно-понятно?! Ежели голова светлая, руки из нужного места растут и мастерство в руках имеется, то и вовсе — мёд и мёд!

— Но! — повысил африканер голос, — Понимание иметь надо! Сдуру, оно можно законтрактоваться или ещё што хуже. Поэтому попервой и помогаем — ково, куда…

— … в порт пристрой, Фёдор Василич!

— … землицы…

— … кузнец я, кузнец…

— Тих-ха! Всем место найдём. Списочки составим, значит, кто куда хотит да чево умеет. Сегодня переговорите друг с дружкой, ночку с думками переспите, а завтрева и придём списки составлять да думать, ково куда пхать.

— Работы, — ещё раз повторил он, — во! А с оплатой… ах да!

Достав из-за пазухи свёрнутый рулоном лист, Фёдор Василич прикрепил ево к стене барака.

— Всё, мужики, до завтрева!

… а мужики столпились вокруг листа, который грамотеи перечитывали раз за разом, пытаясь найти подвох в жаловании или в условиях работы, или…

… да потому што — ну никак не может таково быть! Самое наихудшее всё равно лучше по деньгам выходит, чем в Расее! В три раза! Ну не может же…

А потом вспоминали мясное хлёбово, да доставали письма односельчан, родни и знакомцев, которые уже здесь, и по всему выходило — может, и ещё как! И от тово ум за разум заходил… вот ведь жизнь будет, а?! Скаска!

Тридцать первая глава

Протирая поминутно багровое лицо несвежим, посеревшим от пота платком, выслужившийся из нижних чинов немолодой коллежский секретарь[64], сидя в солнечных лучах на краешке стула, ел глазами расхаживающего по кабинету начальника. Удушливая жара липко обнимала полицейских, и распахнутое настежь окно совершенно не спасало ситуацию.

— Говоришь, волнения? Да сиди, сиди… не вскакивай, что за привычка у вас, Фёдор Христофорович… — выговорил надворный советник, аккуратно промокнув лицо белоснежным платком.

— Субординация-с… — виновато отозвался секретарь, осторожно опуская массивный зад на скрипнувший стул, — Точно так, Илья Евгеньевич, волнения, и сильнейшие, вынужден я вам доложить!

— И… как? — видя непонимание в глаза подчинённого, полицейский вздохнул еле заметно… а куда деваться? Этот хоть звёзд с небес и не хватает, но службу знает, с самых низов усердием и верной службой поднялся. А сетовать на отсутствие образования у подчинённого, право слово…

— Стихийно шумит народец, — терпеливо пояснил Илья Евгеньевич, обмахивая газетой, — или организаторы есть?

— Так эта… Ваше Высокоблагородие… попервой стихийно, а потом и подхватили! — оживился коллежский секретарь, снова ступив на твёрдую почву, — И знаете, одно к одному всё складывается, нехорошо совсем!

— Сдаётся мне… — он заколебался, но всё же нашёлся сил и выдохнул, — это только начало! Как бы войска вводить не пришлось!

— Даже так? — Илья Евгеньевич, прекратив расхаживать, остановился, заложив руки за спиной, и остро глянул на подчинённого, отчего тот снова вскочил, — Да сидите, сидите… и без чинов, Фёдор Христофорович! Вашей вины в происходящем я ни в коем разе не вижу, да никто и не усмотрит, даже при самом пристрастном рассмотрении. Так что успокойтесь и рассказывайте покойно, без волнения. Только ли греки ропщут?

— Да что вы, Ваше Высокоблагородие, Илья Евгеньевич! — замахал руками коллежский секретарь и тут же смутился, сделав виноватый вид и норовя вытянуться по стойке смирно, не поднимая афедрона со стула.