Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

- И полно, батюшка, что в ней хорошего! "Царевна полюбила доброго молодца, злые люди их разлучили... а там Змей Горыныч унес ее за тридевять земель в тридесятое государство, и она, бедная сиротинка, без милого дружка и без кровных, зачахла с тоски-кручины..." Ну, что тут веселого?

- Из сказки слова не выкинешь, матушка Аграфена Власьевна.

- Вот то-то и есть: расскажи другую.

- В угоду ли вам будет повесть о славном князе Владимире, Киевском Солнышке, Святославиче, и о сильном его, могучем богатыре Добрыпе Никитиче?

- Ну, ну, рассказывай! мы послушаем.

Слепой рассказчик разгладил свою бороду, выправил усы и начал:

- "Не вихри, не ветры в полях подымаются, не буйные крутят пыль черную: выезжает то сильный, могучий богатырь Добрыня Никитич на своем коне богатырском, с одним Торопом слугой; на нем доспехи ратные как солнышко горят; на серебряной цепи висит меч-кладенец в полтораста пуд; во правой руке копье булатное, на коне сбруя красна золота. Он подъезжает ко святому граду Киеву... глядит: в заповедных лугах княженетских раскинуты шатры басурманские, несметно войско облегает стены киевские. Завидя силу поганую, могучий Добрыня вскрикивает богатырским голосом, засвистывает молодецким посвистом. От того ли посвисту сыр-бор преклоняется и лист с деревьев осыпается; он бьет коня по крутым ребрам; богатырский конь разъяряется, мечет из-под копыт по сенной копне; бежит в поля, земля дрожит, изо рта пламя пышет, из ноздрей дым столбом. Богатырь гонит силу поганую: где конем вернет - там улица, где копьем махнет - с переулками, где мечом рубнет - нету тысячи..."

- Довольно; будет, Терентьич, - прервала тихим голосом прекрасная Анастасья. - Ты уж устал. Мамушка, вели дать ему чарку водки.

- Да выслушай, родная, - сказала Власьевна. - Может статься, он и поразвеселит тебя.

- Нет, мамушка, меня ничто не развеселит.

- Ну, власть твоя, сударыня! Ступай, Терентьич. Эй вы, красные девицы! сведите его вниз; ведь он, пожалуй, сослепу-то расшибется. Ну, матушка Анастасья Тимофеевна, - продолжала оно, - уж я, право, и не придумаю, что с тобою делать! Не позвать ли Афоньку-дурака?

- Ах, нет! не надобно.

- Сем кликнем, родная! да позовем дуру Матрешку; они поболтают, побранятся меж собой; а чтоб распотешить тебя, так, пожалуй, и подерутся, матушка.

- Зачем ты меня сегодня нарядила, мамушка? - сказала со вздохом Анастасья. - Мне и без нарядов так тяжело... так тошно!..

- И, светик мой! да как же тебе сегодня не быть нарядною? Авось бог поможет нам вниз сойти. Ведь у батюшки твоего сегодня пир горой: какой-то большой польский пан будет.

- Какой пан?.. откуда? - вскричала Анастасья.

- Чего ж ты испугалась, родимая? Ну, так и есть!

ты, верно, подумала?.. Вот то-то и беда! пан, да не тот.

- Слава богу!

- Ох вы девушки, девушки! Все-то вы на одну стать! Не он, так слава богу! а если б он, так и нарядов бы у нас недостало! Нет, матушка, сегодня будет какой-то пан Тишксвич; а от жениха твоего, пана Гонсевского, прислан из Москвы гонец. Уж не сюда ли он сбирается, чтоб обвенчаться с тобою? Нечего сказать: пора бы честным пирком да за свадебку... Что ты, что ты, родная? Христос с тобой! Что с тобой сделалось? На тебе вовсе лила нет!

- Ничего, мамушка, пройдет!.. Все пройдет!.. - прошептала Анастасья едва слышным голосом. - Только, бога ради! не говори мне о пане Гонсевском!..

- Не говорить о твоем суженом? Ох, дитятко, нехорошо! Я уж давно замечаю, что ты этого не жалуешь...

Неужли-то в самом деле?.. Да нет! где слыхано идти против отцовой воли; да и девичье ли дело браковать женихов! Нет, родимая, у нас благодаря бога не так, как за морем: невесты сами женихов не выбирают: за кого благословят родители, за того и ступай. Поживешь, боярышня, замужем, так самой слюбится.

- Нет, мамушка! Не жилица я на этом свете.

- И, полно, матушка! теперь-то и пожить! Жених твой знатного рода, в славе и чести; не нашей веры - так что ж? Прежний патриарх Гермоген не хотел вас благословить; но зато теперешний, святейший Игнатий, и грамоту написал к твоему батюшке, что он разрешает тебе идти с ним под венец. Так о чем же тебе грустить?

- А разве ты знаешь, что он пришел мне по сердцу?., что я люблю его?

- И, что ты, родимая! Как не любить! Мало ли он дарил тебя и жемчугом, и золотом, и дорогими парчами, и меня старуху вспомнил. Легко ль, подумаешь! отсыпал мне, голубчик, пятьдесят золотых кораблеников5 да на три телогреи заморского штофа подарил. И этакой суженый тебе не люб! Эх, матушка Анастасья Тимофеевна! не гневи господа бога! И что в нем охаить можно?

Собою молодец: такой дородный, осанистый! Ну, право, сродясь лучше не видала; разве только... и то навряд - вот тот молодой барин, что к Спасу на Бору к обедне ходил - помнишь?., такой еще богомольный; всегда, бывало, придет прежде нас и станет у левого клироса...

Что, боярышня, повеселей стала! То-то же! слушайся нас, старух! Самой будет радостно, как на твоего муженька станут все засматриваться... Ну вот, опять нахмурилась! О, ох, родимая! Обошел тебя дурной человек!.. Да вот посмотрим, что-то бог даст сегодня!