Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

- Твои, а не мои, - возразил Кручина, бросив презрительный взгляд на Юрия. - Бунтовщики и крамольники никогда не будут братьями Шалонского.

- Жаль, молодец, - сказал Тишкевич, пожав руку Юрия, - жаль, что ты не наш брат поляк!

Угрюмое чело боярина Кручины час от часу становилось мрачнее: несколько минут продолжалось об щее молчание: все глядели с удивлением на дерзкою юношу, который осмеливался столь явно противоречить и не повиноваться грозному хозяину.

- Посмотрим, как ты не выпьешь теперь! - прошептал, наконец, сквозь зубы боярин. Он спросил позолоченный кубок и, вылив в него полбутылки мальвазии, встал с своего места, все последовали его примеру.

- Ну, дорогие гости! - сказал он. - Этот кубок должен всех обойти. Кто пьет из него, - прибавил он, бросив грозный взгляд на Юрия, - тот друг наш; кто не пьет, тот враг и супостат! За здравие светлейшего, державнейшего Сигизмунда, короля польского и царя русского! Да здравствует!

- Виват! - воскликнули поляки.

- Да здравствует, - повторили все русские, кроме Юрия.

- "И да расточатся врази его! - заревел басом Замятня-Опалев. - Да прейдет живот их, яко след облака и яко мгла разрушится от луч солнечных".

- Аминь! - возгласил хозяин, опрокинув осушенный кубок над своей головою.

Юрий едва мог скрывать свое негодование: кровь кипела в его жилах, он менялся беспрестанно в лице; правая рука его невольно искала рукоятку сабли, а левая, крепко прижатая к груди, казалось, хотела удержать сердце, готовое вырваться наружу. Когда очередь дошла до него, глаза благородного юноши заблистали необыкновенным огнем; он окинул беглым взором всех пирующих и сказал твердым голосом:

- Боярин, ты предлагаешь нам пить за здравие царя русского; итак, да здравствует Владислав, законный царь русский, и да погибнут все изменники и враги отечества!

- Стой, Милославский! - закричал хозяин. - Или пей, как указано, или кубок мимо!

- Подавай другим, - сказал Юрий, отдавая кубок дворецкому.

- Слушай, Юрий Дмитрич! - продолжал боярин с возрастающим бешенством. Мне уж надоело твое упрямство; с своим уставом в чужой монастырь не заглядывай! Пей, как все пьют.

- Я твой гость, а не раб, - отвечал Юрий. - Приказывай тому, кто не может тебя ослушаться.

- Ты будешь пить, дерзкий мальчишка! - прошипел, как змей, дрожащим от бешенства голосом Кручина. - Да, клянусь честию, ты выпьешь или захлебнешься! Подайте кубок!.. Гей, Томила, Удалой, сюда!

Двое огромного роста слуг, с зверскими лицами, подошли к Юрию.

- Боярин! - сказал Милославский, взглянув презрительно на служителей, которые, казалось, не слишком охотно повиновались своему господину. - Я без оружия, в твоем доме... и если ты хочешь прослыть разбойником, то можешь легко меня обидеть; но не забудь, боярин: обидев Милославского, берегись оставить его живого!

- В последний раз спрашиваю тебя, - продолжал едва внятным голосом Шалонский, - хочешь ли ты волею пить за здравие Сигизмунда, так, как пьем мы все?

- Нет.

- Пей, говорю я тебе! - повторил Кручина, устремив на Юрия, как раскаленный уголь, сверкающие глаза.

- Милославскис не изменяли никогда ни присяге, ни отечеству, ни слову своему. Не пью!

- Так влейте же ему весь кубок в горло! - заревел неистовым голосом хозяин.

- Стойте! - вскричал пан Тишкевич. - Стыдись, боярин! Он твой гость, дворянин; если ты позабыл это, то я не допущу его обидеть. Прочь, негодяи! - прибавил он, счватясь за свою саблю, - или... клянусь честию польского солдата, ваши дурацкие башки сей же час вылетят за окно!

Оробевшие слуги отступили назад, а боярин, задыхаясь от злобы, в продолжение нескольких минут не мог вымолвить ни слова. Наконец, оборогясь к поляку, сказал прерывающимся голосом:

- Не погневайся, пан Тишкевич, если я напомню тебе, что ты здесь не у себя в регименте, а в моем дому, где, кроме меня, никто не волен хозяйничать.

- Не взыщи, боярин! я привык хозяйничать везде, где настоящий хозяин не помнит, что делает. Мы, поляки, можем и должны желать, чтоб наш король был царем русским; мы присягали Сигизмунду, но Милославский целовал кресг не ему, а Владиславу. Что будет, то бог весть, а теперь он делает то, что сделал бы и я на его месте.

Казалось, боярин Кручина успел несколько поразмыслить и догадаться, что зашел слишком далеко; помолчав несколько времени, он сказал довольно спокойно Тишкевичу:

- Дивлюсь, пан, как горячо ты защищаешь недруга твоего государя.

- Да, боярин, я грудью стану за друга и недруга, если он молодец и смело идет на неравный бой; а не заступлюсь за труса и подлеца, каков пан Копычинский, хотя б он был родным моим братом.

- Но неужели ты поверил, что я в самом деле решусь обидеть моего гостя? И, пан Тишкевич! Я хотел только попугать его, а по мне, пожалуй, пусть пьет хоть за здравие татарского хана: от его слов никого не убудет. Подайте ему кубок!

Юрий взял кубок и, оборотясь к хозяину, повторил снова:

- Да здравствует законный царь русский, и да погибнут все враги и предатели отечества!

- Аминь! - раздался громкий голос за дверьми столовой.

- Что это значит? - закричал Кручина. - Кто осмелился?.. Подайте его сюда!