Двери отворились, и человек средних лет, босиком, в рубище, подпоясанный веревкою, с растрепанными волосами и всклоченной бородою, в два прыжка очутился посреди комнаты. Несмотря на нищенскую его одежду и странные ухватки, сейчас можно было догадаться, что он не сумасшедший: глаза его блистали умом, а на благообразном лице выражалась необыкновенная кротость и спокойствие души.
- Ба, ба, ба, Митя! - вскричал Замятня-Опалев, который вместе с Лесутой-Храпуновым во все продолжение предыдущей сцены наблюдал осторожное молчание. - Как это бог тебя принес? Я думал, что ты в Москве.
- Нет, Гаврилыч, - отвечал юродивый, - там душно, а Митя любит простор. То ли дело в чистом поле! Молись на все четыре стороны, никто не помешает.
- Зачем впустили этого дурака? - сказал Кручина.
- Кто он таков? - спросил Тишкевич.
- Тунеядец, мироед, который бог знает почему прослыл юродивым.
- Не выгоняй его, боярин! Я никогда4 не видывал ваших юродивых: послушаем, что он будет говорить.
- Пожалуй; только у меня есть дураки гораздо его забавнее. Эй ты, блаженный! зачем ко мне пожаловал?
- Соскучился по тебе, Фсдорыч, - отвечал Митя. - Эх, жаль мне тебя, видит бог, жаль! Худо, Федорыч, худо!.. Митя шел селом да плакал: мужички испитые, церковь на боку... а ты себе на уме: попиваешь да бражничаешь с приятелями!.. А вот как все проешь да выпьешь, чем-то станешь угощать нежданную гостью?..
Хвать, хвать - ан в погребе и вина нет! Худо, Федорыч, худо!
- Что ты врешь, дурак?
- Так, Федорыч, Митя болтает что ему вздумается, а смерть придет, как бог велит... Ты думаешь - со двора, а голубушка - на двор: не успеешь стола накрыть...
Здравствуй, Дмитрич, - продолжал он, подойдя к Юрию. - И ты здесь попиваешь?.. Аи да молодец!..
Смотри не охмелей!
- Мне помнится, Митя, я видал тебя у покойного батюшки? - сказал ласково Юрий.
- Да, да, Дмитрич. Жаль тезку: раненько умер; при нем не залетать бы к коршунам ясному соколу.
Жаль мне тебя, голубчик, жаль! Связал себя по рукам, по ногам!.. Да бог милостив! не век в кандалах ходить!..
Побывай у Сергия - легче будет!
- Эй ты, Митя! - сказал Тишкевич, - полно говорить с другими. Поговори со мной.
- А что мне говорить с тобою? Вишь ты какой усатый!.. Боюсь!
- Не бойся!.. На-ка вот тебе! - продолжал поляк, подавая ему серебряную монету.
- Спасибо!.. На что мне?.. Я ведь на своей стороне:
с голоду не умру; побереги для себя: ты человек заезжий.
- Возьми, у меня и без этой много.
- Ой ли? Смотри, чтоб достало!.. Погостишь, погостишь, да надо же в дорогу... Не близко место, не скоро до дому дойдешь... Да еще неравно и проводы будут...
Береги денежку на черный день!
- Я черных дней не боюсь, Митя.
- И я, брат, в тебя! Не боюсь ничего: пришел незваный, да и все тут!.. А как хозяин погонит, так давай бог ноги!
- И давно пора! - сказал Кручина, которому весьма не нравились двусмысленные слова юродивого. - Убирайся-ка вон, покуда цел!
- Пойду, пойду, Федорыч! Я не в других: не стану дожидаться, чтоб меня в шею протолкали. А жаль мне тебя, голубчик, право жаль! То-то вдовье дело!.. Некому тебя ни прибрать, ни прихолить!.. Смотри-ка, сердечный, как ты замаран!., чернехонек!.. местечка беленького не осталось!.. Эх, Федорыч, Федорыч!.. Не век жить неумойкою! Пора прибраться!.. Захватит гостья немытого, плохо будет!
- Я не хочу понимать дерзких речей твоих, безумный!.. Пошел вон!
- Послушай-ка, Гаврилыч! - продолжал юродивый, обращаясь к Замятие. Ты книжный человек; где бишь это говорится: "Сеявый злая, пожнет злая"?
- В притчах Соломоновых, - отвечал важно ЗамятНЯ, - он же, премудрый Соломон, глаголет: "Не сей на браздах неправды, не имаши пожати ю с седмерицею".
- Слышишь ли, Федорыч! что говорят умные люди? А мы с тобой дураки, не понимаем, как не понимаем!
- Вон отсюда, бродяга! или я размозжу тебе голову!
- Бей, Федорыч, бей! А Митя все-таки свое будет говорить... Бедненький ох, а за бедненьким бог! А как Федорычу придется охать, то-то худо будет!.. Он заохает, а мужички его вдвое... Он закричит: "Господи помилуй"... а в тысячу голосов завопят: "Он сам никого не миловал"... Так знаешь ли что, Федорыч? из-за других-то тебя вовсе не слышно будет!.. Жаль мне тебя, жаль!
- Молчи, змея! - вскричал боярин, вскочив из-за стола. Он замахнулся на юродивого, который, сложа крестом руки, смотрел на него с видом величайшей кротости и душевного соболезнования; вдруг двери во внутренние покои растворились, и кто-то громко вскрикнул. Боярин вздрогнул, с испуганным видом поспешил в другую комнату, слуги начали суетиться, и все гости повскакали с своих мест. Юрий сидел против самых дверей: он видел, что пышно одетая девица, покрытая с головы до ног богатой фатою, упала без чувств на руки к старухе, которая шла позади ее.
В минуту общего смятения юродивый подбежал к Юрию.