Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

От профанного восприятия Витьком фирменного цдловского бульона с профитролями («Витек чуть не подавился от смеха, потому что «профитроли» напомнили ему какое-то крайне неприлично ругательное слово»), от его комичного участия в застолье у «бабушки русской поэзии», где обед напоминал «микрохирургическую операцию, осуществляемую по какой-то странной необходимости огромными серебряными старинными ножами и вилками», а фамильная столовая утварь приоткрывала темные страницы семейной и политической истории, связанные со сгинувшими мужьями Кипятковой – поэтом-пролеткультовцем и богатым нэпманом, – протягивается нить к кульминационному событию романа, к «катастрофе в ночном эфире», когда люмпен из Мытищ по недоразумению на весь мир «обозвал… соцреализм полупечатным словом» и в одночасье прославился как опасный антисоветчик, уверив повествователя в возможности «из любого лимитчика всемирно известного писателя сделать».

В пародийной реальности романа невольная «диверсия» Акашина получила разноплановое застольно-гастрономическое продолжение. Утомленный ресторанным этикетом, Витек «дома, на нервной почве… вобрал в себя глазунью из семи яиц, пакет молока, батон хлеба и рухнул в своем чуланчике, не ведая, что угрюмая его слава уже бьет в дверь здоровенной колотушкой»; в буфете ЦДЛ очередь, проницательно связав повествователя со случившимся происшествием, при виде его «дернулась и затаилась». На даче Чурменяева, в ресторане ЦДЛ, в связи с «выходкой» Витька, «сожжением» его ненаписанного «романа» и присуждением несуществующему тексту Бейкеровской премии, писательский быт, пока сохраняя свои традиционные приметы в виде «сервировочного столика с бутылками», бокалов с виски, судков с солянкой, барственного довольства тем, что «борщ сегодня хороший», претенциозными официантскими вопрошаниями «обедать или поправляться?» – уже несет симптомы перерождения и зреющей смены элит: «приблудный» Гера «не обходил столики, а впервые весь вечер просидел с Закусонским, обстоятельно беседуя и периодически в знак совпадения эстетических воззрений крепко с ним обнимаясь. Кто же мог подумать, что это сидение сыграет решающую роль в судьбах отечественной словесности!»

Гастрономическая «предыстория» акашинского «романа» причудливо отразилась в его издательской судьбе, пища «духовная» обрела «телесную» конвертацию. В Америке, к радости многих домохозяек, «бестселлер» лауреата Бейкеровской премии был издан в виде чистых страниц под красочными суперобложками: «Для мясных рецептов», «Для рыбных рецептов», «Для вегетарианских рецептов»… А в частной жизни повествователя привычный «ресторанный» угол зрения на действительность преломился в неудавшемся соблазнении цдловской официантки, поцелуй с которой напомнил ему об «острой пище с большим количеством чеснока» и об «общепитовских пережаренных котлетах».

Завершающая часть романа отделена от основной ощутимой в историческом плане дистанцией и переносит центральных героев в обстоятельства осени 1993 г. Повествователь возвращается в Москву после длительной литературной командировки в «суверенную Кумырскую республику», в ресторане ЦДЛ с недоумением встречает не имеющих отношения к литературе «мордатых ребят в красных кашемировых пиджаках и радужных спортивных костюмах», в кресле важного функционера писательской организации видит недавнего цдловского обходчика Геру, а маститого классика зрелого соцреализма, автора обласканного премиями романа «Прогрессивка» Горыни-на находит в качестве не слишком удачливого рыночного торговца в Лужниках… 4 октября 1993 г. герой попадает на празднование 10-летия супружеского союза одной знакомой пары в ресторане «Прага». Это застолье своей атмосферой заметно разнится с былыми вальяжными посиделками в ЦДЛ и напоминает пир во время чумы, выдает стремление надрывно роскошествующей элиты заглушить залпы истории, отгородиться от нарастающей в обществе протестной энергии. Здесь «за огромным столом, ломившимся от улыбчивых жареных поросят и утопающих в черной икре долготелых осетров, было много известных бизнесменов и популярных политиков… Сначала говорили витиеватые тосты, а потом кто-то остроумный предложил не тратить время на разговоры, а поднимать бокалы после каждого залпа: с Краснопресненской набережной доносилась глухая канонада – танки как раз начали обстреливать Белый дом…» Одному гостю приелась икра, и он заказал гречневую кашу с котлетами, а повествователь, пришедший на торжество с купленным на последние деньги букетом, надеялся «наесться на несколько дней вперед» и вдохновенно декламировал: «Семейного союза узы Прочней Советского Союза!»