Южный горизонт (повести и рассказы)

Мысыр молча сел на свое место. Ему стало неловко за своего нагаши. Да как он мог такое сказать? Может, у него рассудок помутился? Никогда он малодушным не был. И горечь, и сладость жизни изведал. В трудное время, бывало, и Мысыру помогал, да не один раз. Именно благодаря ему удалось окончить медучилище. Постеснялся бы товарища своего, Кунтуара. Как он завтра ему в глаза посмотрит? Или думает, что уже пришел конец? Какое малодушие?! Что за безволие? Мысыр впервые видел своего нагаши в таком жалком состоянии.

Шофер под машиной тоже не подает признаков жизни. Уж не обморок ли с ним? К парню этому душа не лежит, но сейчас не до того. Мысыр подлез к Дильдабаю, рванул за плечо.

— Эй, вставай! Что с тобой?

Дильдабай лежал, как колода. "Э, действительно, худо с парнем".

Мысыр сунул руку под грудь шофера, перевернул его на епийу. Потом склонился над ним и… Дильдабай, что называется, дрыхнул без задних ног! Мысыр, пожалуй, впервые проникся к нему уважением. Все вокруг задыхаются, места себе не находят, а этот безмятежно храпит, позабыв обо всем на свете. Ну, не молодец ли?

Кунтуар сорвал с себя рубашку.

— Горю весь… Может, так легче станет…

— Ай, вряд ли…

— Ну, и пусть! Хоть и подохну, так по крайней мере тело не стесню.

— Оставьте, почтенный! Неужто какая-нибудь машина не проедет?

— Какая машина?! Разве что торгаши с дынями проедут в сторону Джезказгана…

— Вон посмотрите: самолет летит.

— Ну, и что? Чихать он на нас хотел. Увидят нас и подумают: чудаки какие-то, бездельники по степи шляются.

— Можно помахать, дать ему знак.

— Так и поймут твои знаки. Глупости…

Кунтуар похлопал ладонями по тугому животу, всерьез спросил:

— Как думаешь, с таким бурдюком сала я долго продержусь?

Мысыр невольно расхохотался.

— Как же тогда быть нам, отощавшим овцам?! Или вы с Аякен договорились только вдвоем выжить?

Кунтуар почесал мощный, в толстых складках затылок, слегка смутился.

— А, один черт… Кого мы облагодетельствуем, если даже в живых останемся?.. — Повернулся всей тушей, увидел Карамергена. Старик трухлявым пнем торчал в голой степи. Мерлушковая шапка низко надвинута на лоб. — Эй, старик, иди сюда. Что сидишь на отшибе, словно старая ворона на навозной куче?

Охотник, помешкав, подошел. На нем были стеганые шаровары, толстая фуфайка, на ногах — изношенные громоздкие сапоги. Как он терпит в такой одежде! Еще и подпоясался туго-натуго широким сыромятным ремнем.

— Садись вот сюда, в тень, — по привычке властно сказал Кунтуар. — Сколько тебе лет?

— Э, милый… семьдесят пятый ныне стукнет.

— О, пожил, значит. Хорошо! И пережил, перевидел, должно быть, немало, а?

— Э, что там говорить…

— Хорошо! И эти места знаешь, а?

— Конечно, дорогой. Считай, сорок лет по степи этой мотаюсь.

— Хорошо! Тогда скажи: где мы сейчас торчим?

— Э, далековато забрались, сынок, далековато.

— Не Сорочья ли эта долина?

— Какой там! Мы ушли совсем в глубь верховья.

— Ну, и что ты посоветуешь, старик? — Кунтуар схватил охотника за рукав. — В трудный час наши предки всегда к мудрым старцам за помощью обращались. Давай, говори!

Охотник снял ружье, положил его перед собой. Потом достал огромный кисет, высыпал на клочок бумаги махорку, свернул "козью ножку". В движениях его была степенность и неторопливость.

— Выход у нас только один. — Он сощурился, цигаркой ткнул на северо-запад. — Отсюда на расстоянии однодневного пути есть озеро, камышом да осокой заросшее. Вода в нем пресная. На берегу озера живут скотники с верховья. Если до них доберемся, спасем наши души…

— Так какого дьявола мы тут сидим?! Пошли!

— Нет, дорогой. При такой жаре далеко не уйдешь. Подождем, пока солнце зайдет.

— Ойбай, меня… меня доставьте первым, — прохрипел еле слышно Аяпберген. — Мне совсем плохо.

Кунтуар едко хмыкнул.

— Не беспокойся. Для тебя заказан персональный вертолет. Разве можно допустить, чтобы казахи лишились такого замечательного фельетониста?

* * *

По пустыне плелись пятеро. К их счастью, светила луна и было не очень душно. С севера дул прохладный ветерок. Но идти по бездорожью было тяжело. Они брели, спотыкаясь о кочки, о корни пересохшей полыни, падая и вставая вновь. Жажда не проходила, язык во рту словно одеревенел. Мысыр истратил почти всю глюкозу. Аяпбергена уже не держали ноги. Огромный и толстый, как одногорбый верблюд, Кунтуар взвалил вконец ослабевшего редактора на спину. Впереди, волоча ноги, брел старик-охотник. Рядом с ним следовал неотступно Мысыр. Шофер Дильдабай верной тенью маячил возле своего начальника.