Южный горизонт (повести и рассказы)

Он опустил голову на грудь и закрыл глаза. Рядом с ним расположился Аяпберген. Он тоже упитан, ухожен, но низкоросл, рыжеват. Редкие, с заметной проседью-волосы зачесаны на правую сторону.

Дильдабай пытался было пристроиться рядом со своим начальником, но Кунтуар глянул на него искоса, брезгливо буркнул:

— Брысь отсюда! Для тебя в тени места нет. Иди, с аккумулятором повозись. — И повернулся к Мысыру. — Эй, фельдшер, присядь, отдохни. Ты нам сегодня еще пригодишься.

Тень от машины — так себе, одно название. Солнце едва перевалило зенит. Дышать нечем. Раскаленный воздух обжигал легкие. Мучила жажда, противная горечь во рту. Мысыр, однако, чувствовал себя сносно: его спасением была большая чаша холодного кумыса, которую он выпил перед выездом. Но спутникам его было очень худо. Сказывались острый куырдак и водка. Язык распух, не вмещался во рту. Одно желание, одна мысль назойливо сверлили мозг: пить, пить, пить. Но где вода? Где люди? Где аул? Кругом безмолвная, бездушная пустыня…

Молчали удрученно, угрюмо. Каждый думал о своем. И только старик с двустволкой за спиной по-прежнему терпеливо обозревал окрестности.

А солнце жжет немилосердно. Вокруг ни былинки, ни кустика. От песка идет жар, словно от раскаленной добела чугунной печки. В тени не менее сорока градусов, решил Мысыр. Сколько же на солнце? На жарком солнце пустыни?.. Он пригляделся. Степь была только с виду мертвой, на самом деле она вся изрыта норками. Значит, под этими песками затаилась жизнь. Эти норки кишат зверьками, которые выползают наружу, как только заходит солнце, и начинается ночная, таинственная жизнь степи. Но ведь всему живущему на земле нужна вода. Без воды нет жизни. Где же, однако, это бесчисленное зверье находит влагу в пустыне, похожей на высохшую до звона старую шкуру? Должно быть, глубина этих норок не одна сажень. Лежат их счастливые обладатели в прохладе, насладившись ледяной подземной водой, и горя не знают. Мысыр усмехнулся. Кому он завидует? Мышам, сусликам, кротам? Позавидуешь поневоле, если уже сил нет проглотить горький ком в горле. Жирный куырдак дает о себе знать. Если через час-другой не придет помощь, они здесь прожарятся, как грешники в аду. Испепелит их солнце пустыни. Помощь… Откуда ей быть? Поблизости и дороги-то нет. Птицы, и те здесь редко пролетают.

Пожалуй, хуже всех чувствовал себя нагаши Аяпберген. Он расстегнул сорочку, раскидал руки-ноги, тяжко вздыхал, охал. Дильдабай делал вид, что копается в машине. Из-за него беда случилась. Замени он вовремя аккумулятор, не торчали бы теперь здесь.

В радиаторе есть вода. Только толку от нее нет: горячая, ржавая. Да и посуды у них никакой. Правда, у Мысыра в медицинской аптечке лежат десять флаконов разведенной глюкозы. Это уже на крайний случай, для тех, у кого помутится в голове.

Более недели он не был дома. Соскучились, должно быть, детишки. Жена привыкла к длительным поездкам фельдшера по отгонным участкам. А вот старая мать и сорванцы-погодки всегда скучают по нему. Сам он, Мысыр, один рос. Едва не оборвался на нем род. Теерь, слава богу, четверо сыновей у него. Все в отца пошли: большеглазые, носатые. Мысыр не имел возможности долго учиться. Еле на фельдшера вытянул. И потому мечтал выучить всех сыновей. Старший нынче пойдет в школу. Уже сейчас вызубрил всю азбуку и даже таблицу умножения наполовину одолел…

Апырмай, видно, начинает сказываться гипертония. В глазах потемнело и в голове шумит.

— Вот так и околеем ни за что, ни при что, — донесся вдруг жалобный голос Аяпбергена. — Горю, ойбай, весь горю… Племянник, где ты?..

Мысыр придвинулся к дяде. Аяпберген судорожно царапал себе грудь.

— Не отчаивайтесь. Потерпите немного.

— Не могу больше терпеть… Умираю. Пить…

Побелевшим языком он облизнул сухие, потрескавшиеся губы.

Тень от машины начала удлиняться. Кунтуар сидел молча, закрыв глаза и тяжело дыша. Старый охотник приткнулся в сторонке, обхватив обеими руками двустволку. Изредка он поднимал голову, оглядывался, прислушивался. Дильдабай залез под машину и лежал ничком, положив голову на руки. Видно, надежда окончательно покинула его.

Мысыр открыл аптечку, достал флакон глюкозы, ловко отбил острый кончик и влил прозрачную жидкость в рот дяди. Тот жадно проглотил и невнятно попросил:

— Еще…

— Нельзя.

— Почему?

— Не вода ведь — лекарство. Потом и другим может понадобиться.

— Зачем тебе другие? О дяде своем позаботься, дурень!

Мысыр смутился. В уме ли Аяпберген? Значит, другие пусть пропадают, лишь бы он в живых остался? Так, что ли, получается?

— Нет, вам пока достаточно.

— Но я же от жажды умираю…

— Вздор… Потерпите!

Кунтуар, оказывается, не спал и все слышал. Приоткрыв покрасневшие глаза, он брезгливо буркнул:

— Да отдай ты ему все. Пусть живет. А то, не приведи господь, рухнет опора казахов…