Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца

Уваровскую концепцию идеологизированной, «огосударствленной» народности, воплощенной в этом памятнике, постиг очевидный крах вместе со всем николаевским «старым порядком». Другой модус того же понятия, напротив, находился на подъеме. То состояние умов, в котором именно с народом, а еще точнее – с крестьянством связывались надежды на выход России из исторического тупика и на ее будущий расцвет, вскоре породит Великие реформы, и в наступающей новой эпохе народность творчества Крылова будет пониматься преимущественно в социально-педагогическом духе. Однако представление о баснях («притчах») как о моральной проповеди вне церкви, забавной, изложенной на понятном языке и потому идеально доходчивой, уже заставляло видеть в «дедушке Крылове» поэта для народа, способного дать толчок его умственному и нравственному развитию, при этом не нарушая социального равновесия.

Симптоматично, что второй значимый отклик на сооружение памятника Крылову принадлежал представителю среднего поколения – В. Г. Бенедиктову. «Библиотека для чтения» открыла свой июньский номер его «Воспоминанием о Крылове при воздвигнутом ему памятнике». Семнадцать лет назад он написал к юбилею баснописца стихотворный панегирик – пустой и трескучий, но теперь в духе времени изобразил его великим моралистом и наставником не столько высших сословий, сколько простого народа:

Приятно и всем безобидно
Жил дедушка, правду рубя.
Иной… да ведь было же стыдно
Узнать в побасенке себя! <…>
Порой подойдут к великану
И серый кафтан с бородой
И скажет другому кафтану:
«Митюха, сынишко-то мой
Читает про львишку-мартышку
Давно уж, – понятлив, хоть мал:
На память всю вызубрил книжку,
Что этот хозяин писал». <…>
О, если б был в силах нагнуться
Бессмертный народу в привет!
О, если б мог хоть улыбнуться
Задумчивый бронзовый дед![1636]

Впрочем, фантазию Бенедиктова было бы опрометчиво принимать за картинку с натуры. Его «серые кафтаны» – не купцы, постоянные посетители Летнего сада, которые демонстрировали там своих богато убранных жен и дочерей, и даже не петербургские мещане; это условные персонажи в домотканых одеждах[1637], бородатые выходцы из недр России, куда вместе с грамотой только начинает проникать свет культуры. Именно они и их дети, по мысли поэта, уже являются или должны стать самыми благодарными читателями Крылова.

Эта идея была не нова. Еще при жизни баснописца, в феврале 1844 года в сборнике «Сельское чтение», ориентированном на грамотных крестьян, рассказывалось о «дедушке Крылове», который «все поучает притчами <…>, а ты смекай, что все то говорится об людях и о том, что промежду людей бывает»[1638], и для примера читателям предлагалось несколько басен. Таким образом тысячи детей и взрослых впервые знакомились с баснями Крылова. Тем не менее это была капля в море. Цена в 30–40 копеек серебром, по которой сборник продавался в Петербурге, была чувствительна для крестьянского бюджета, а в провинции он стоил еще дороже. В результате недоступность для простого народа произведений самого «народного» из русских поэтов оставалась проблемой и позже, особенно когда авторские права перешли от наследников баснописца к издателям Юнгмейстеру и Веймару.

Анонимный автор лубочной книжечки «Иван Андреевич Крылов. Для простонародия», вышедшей в Петербурге вскоре после открытия памятника[1639] и продававшейся по 7 копеек серебром, признавал, что реальному «простонародию», в отличие от персонажа Бенедиктова, покупка настоящей книги не по карману. Оставалось только мечтать, что настанет день, когда «добрый человек – в чьих руках дело – тиснет для нас книжечку Басень [sic!] простенькую, этак в полтинничек, аль около того; ну и грех будет не купить»[1640].

В результате рассматривание клодтовской скульптуры поневоле выступало заменой чтения, и автор книжки «для простонародия» (человек, несомненно, образованный) вторил Бенедиктову: