Париж. Улица Дуэ, 50.
Среда, 2 мая 1877.
Уважаемый господин Роденберг!
Только что получил Ваше письмо, и мне незачем говорить Вам, как сильно оно меня обрадовало. – То, что моя книга нравится Вам, является для меня надежной гарантией ее ценности[517]
. – Но мое решение остается таким ж е твердым, как и раньше; маленький рассказ, привлекший внимание Вашего г-на <«обозревателя»>, я написал в самом начале этого года; – он и в России даже еще не вышел; редактор «République des Lettres», маленького парижского журнала, которому я уже давно обещал что-нибудь, вполне удовлетворился переводом этой вещицы.Вот и всё.
Через несколько дней я думаю выехать в Россию – и на деюсь, что увижу Вас в Берлине, где остановлюсь ненадолго. – Нам будет о чем поговорить; – но не думаю, что литература будет главной темой нашего разговора: она теперь везде отступает на задний план, особенно в России.
Итак, до скорого свидания – и примите уверение в искреннем уважении преданного Вам Ив. Тургенева.
P.S. Я привезу Вам превосходный французский перевод своей книги[518]
– так как немецкому я не вполне доверяю [ТУР-ПСП. Т. 15. Кн. 2. С. 329].Первым человеком из числа западноевропейских евреев-интеллектуалов, с которым Иван Тургенев сошелся на короткую ногу в середине 50-х годов, был немецкий писатель-революционер Мориц Гартман[519]
, являвшийся заметной фигурой на общегерманской литературной сцене. Обретавшийся в то время в Париже и имевший статус политэмигранта Гартман вращался и в среде революционеров, и в либеральных кругах парижского интеллектуального сообщества. В частности, как и Тургенев, он был своим человеком в доме русского аристократа-оригинала кн. Николая Ивановича Трубецкого. Как пишет в своих «Воспоминаниях» Евгений Феоктистов, в те годы их общий парижский приятель: