Иван Тургенев и евреи

Князя Николая Ивановича Трубецкого изобразил Константин Аксаков в своей комедии «Луповицкий»[520]. Он давно уже уехал из России, хотя и не порвал с нею всех связей, перешел в католическую веру и проживал зимой в Париже, а летом в прекрасном своем поместье Belle-fontaine близ Фонтенбло[521]: иезуиты делали из этого, очень добродушного, но крайне ограниченного человека все что хотели, и пользовались им как дойною коровой. В вопросах религии он был фанатик, но в то же время считал себя весьма искренно славянофилом, – все это как нельзя лучше совмещалось в его сумбурной голове. Нельзя сказать, чтобы проводил он время праздно, напротив – по целым дням строчил он какие-то обширные проекты о преобразовании России, преимущественно по финансовой части[522], ибо считал себя большим знатоком в этом деле, хотя совершенно расстроил свое огромное состояние.

<…> Князь слепо, безусловно верил во все, что наговаривали ему католические попы, монахи и сестры милосердия[523]; княгиня <Анна Андреевна> решительно ни во что не верила, гордилась тем, что была esprit fort[524] и говорила во всеуслышание, что обходится как нельзя лучше без религии. «Que voulez vous, je l’adore, mais c’est unе folle»[525], – выражался о ней князь Николай Иванович. «II а un соeur d’or, mais c’est un

idiot»[526], – отзывалась о нем его супруга. Впрочем, взаимное их согласие, кажется, никогда не омрачалось.

Много мудрила княгиня в воспитании своей дочери, княжны Екатерины Николаевны, девушки очень неглупой и замечательно красивой; кроме гувернанток главным руководителем по части наук выбран был Мориц Гартман, известный немецкий писатель, проживавший в Париже, человек крайне радикального образа мыслей. В доме Трубецких держал он себя с большим достоинством и приходил в совершенное отчаяние от этих русских бар. «Поместье их следовало бы назвать не Bellefontaine, а Folle-fontaine[527]», – часто говаривал он[528]. Пришлось выдавать княжну замуж <…>. Искателем ее руки явился <…> князь Н.А. Орлов[529], и, кажется, не было причины отказать ему уже потому, что княжна влюбилась в него, но княгиня Анна Андреевна долго не хотела слышать об этом браке. Никак не решалась она примириться с мыслью, что дочь ее сделается женою простого смертного, – она мечтала для нее о каком-нибудь великом художнике, поэте или об ученом, проложившем новые пути для человеческого знания. <…> Свадьба состоялась уже после моего от езда из Парижа, но я живо представляю себе, что такое происходило в салоне Трубецких в то время: с одной стороны, отчаянные клерикалы, с другой – Мориц Гартман и его приятели, из коих многие считались преступниками за свое участие в революционном движении 1848 года в Германии, а посреди них бывший шеф жандармов А.Ф. Орлов[530] [ФЕОКТИСТОВ. С. 67–68].