Иванов день

Игорек спал на кушетке, отбросив к ногам тяжелую, в зеленую клетку шаль, разметав руки — в комнате было жарко натоплено. Леся подняла его, кое-как напялила на спящего крепким сном одежонку, взвалила себе на правое плечо и понесла домой. Она даже не удостоила взглядом лежавшую на кровати Ганну, которая полными слез глазами внимательно наблюдала за каждым ее движением.

Когда на улице она проходила мимо Федора, тот спросил:

— Снесешь одна?

— Снесу, не беспокойся… Можешь спокойно посидеть у своей курвы! — с ненавистью ответила Леся.

Лесе казалось: она разобралась во всем происшедшем. Ее обманули! Вся дневная сцена в ее глазах выглядела хитро инсценированной и хитро подстроенной, рассчитанной на дурочку. «Меня принимаете за дурочку? — смеялась она про себя, идя рядом с отцом. — Так я вам покажу!» И вот — показала!.. Она сразу почувствовала то, что еще не дошло до ее маленьких и глупеньких братиков: эта израненная и чужая женщина может претендовать на роль их новой матери, войти в их дом, распоряжаться и хозяйничать в нем, наряжаться вместо нее, Леси. Этого еще не хватало!.. В новых нарядах будет ходить она, а не эта бабенка!.. Она презирает ее, а потому называет как заблагорассудится.

Услышав грязное слово из уст дочери, Федор вспыхнул, ошалело посмотрел Лесе вслед, потом сделал несколько судорожных шагов, чтобы надавать ей оплеух, но вовремя спохватился: может испугаться Игорек.

Он долгим взглядом проводил дочь до самого поворота улочки, где она с тяжелой ношей растворилась во мраке, вернулся к своему фонарному столбу, снова привалился к нему, пытаясь успокоиться. Подумал: «Давно, давно начала дерзить Леся, еще мать была жива, но сейчас совсем распустилась. Возраст, что ли, у нее такой?.. В последнее время она и часа не усидит дома, все пропадает на «монастырской стороне». Там — подружки, там их кавалеры… Да, детям нужен присмотр, мне некогда с ними заниматься, и мальчишки могут отбиться от рук… Но где им найти новую мать — вот задача!»

Он уже хотел вернуться домой, будучи в отвратительном настроении, но, повздыхав, все же поспешно направился во двор к Ганне Стефурак вручить ей принесенный подарок. Под мышкой у него была зажата завернутая в газету инкрустированная шкатулка собственной работы. Дорогая была шкатулка, из грушевого дерева. Над такой надо поработать недели две. Инкрустировалась она перламутром, металлом, бисером. Делать подарки — было слабостью Федора. Потому-то у него дома, в отличие от других резчиков, полки, на которые выставлялись готовые изделия, всегда пустовали.

Он мучительно думал, с какими словами преподнести эту шкатулку Ганне Стефурак. Уже перед верандой решил, что скажет так: «Вот маленький подарок будущей участнице самодеятельного хора…» И конечно, поблагодарит за Игоря. Что с него взять? Еще многого не понимает, несмышленыш…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Все знавшие Ганну называли ее сумасшедшей. Выйти за вдовца с тремя детьми, среди которых и эта холера Леся, — до этого надо же додуматься!.. Дочку Федора хорошо знали соседки-учительницы, она училась в той самой десятилетке, где они преподавали.

Но Ганна уже сделала свой выбор и оставалась такой же непреклонной, как и раньше в своих отношениях с «женихами». Без Игорька, так напоминающего ей сыночка Сережу, без его проказ она теперь не могла представить своей жизни. И Володя ей нравился, хотя он был робким ребенком. «Будут хорошие сынки!» — с любовью глядя на Игоря и Володю, думала она и, странно, гордилась, что будет им настоящей, заботливой матерью. Раз ей непременно надо выйти замуж (еще убьют!), она мужа сама выбрала, сама!

— Чем же обворожил тебя этот ушастый Федор? — спрашивали у Ганны.

— Приятным голосом и… детьми! — смеясь, отвечала Ганна.

— Как же это случилось у вас? Ведь лежала больная, только что познакомились? — не отставали от нее.

— Он пришел навестить меня, сидел-сидел, потом так тихонечко затянул песенку, я подтянула, он громче, и я громче. — Каждый раз на этом месте Ганна безудержно смеялась. — И, как видите, спелись!..

В первое время очень горевала Ольга Васильевна. Потратить столько сил на лечение Ганны, поставить ее на ноги — и так легко отдать какому-то резчику по дереву с заречной стороны!.. Человек, которого она сватала Ганне, был и бездетным, и хорошо устроенным в жизни, и более симпатичным внешне. Достоинств у него было намного больше, чем у Федора. Ольга Васильевна очень любила людей с образованием, с положением — одним словом, начальство, хоть какое бы оно ни было. Потом смирилась, шутливо спрашивала у Ганны:

— Куда же подевалась твоя керамическая фабрика, самодеятельность, телевизор, шитье? Активистка!..

— Да ведь сама же говорила, Ольга Васильевна, что нужна семья, надо выйти замуж, — понуро опустив голову, отвечала Ганна.

— Правильно, правильно, — удовлетворенно произносила Ольга Васильевна. — А то все будете работать и петь в хорах, кто же за вас будет детей рожать?.. Ну, слава богу, хоть одна дуреха поумнела. — И дружески трепала Ганну по плечу.

— Рожать не придется, Ольга Васильевна, их теперь у меня трое, — отвечала Ганна.