Иванов день

— Видишь ли, жизнь меня не баловала с самого детства… Родился я в рабочей семье… Отец никакой профессии не имел, трудился где придется… То уходил летом рыбачить на промысел, а зимой колол лед для ледников… То таскал груз на астраханских пристанях… Конечно, много пил, семья жила впроголодь… Под конец жизни работал дворником у одного из астраханских купцов… Вот так-то, Георгус! — тяжело вздохнул он.

— Ну а ты?..

— Что я… Мальчишкой продавал газеты, работал в переплетной, а больше трудился носильщиком на волжских пристанях…

— Да, много схожего в наших биографиях, — сказал я. — Пристани я тоже хорошо знаю… Ну а дальше?

— Был даже весельщиком!

— Кого же ты веселил? Не купцов ли?

— Да нет!.. Весельщик от слова «весло», так в низовье Волги называют гребцов. — И снова посуровел: — Был и бродягой…

— Да ну!.. На тебя не похоже, Саша!

— Всякое было в моей жизни. — И он махнул рукой. — Пропал бы, как и тысячи других, но писать начал рано, с мальчишеских лет. Читал много. Это и спасло меня… Литература и советская власть…

И жизнь его стала разматываться передо мной…

Двадцатилетним комсомольцем, закончив школу, у себя на родине, в слободе Николаевской, редактировал уездные газеты «Красное Поволжье» и «Коммунист». С 1920 года работал в Царицыне, заведовал Губгосиздатом, Центропечатью, редактировал журналы «Советское строительство» и «Пламя».

— Кстати, в Царицыне вышла и моя первая книга. Но это были стихи. Удивлен?

— Не представляю тебя в роли поэта!

— Представь, это очень скоро понял и я — и перешел на прозу! — Черненко раскатисто рассмеялся.

— Когда же вышла первая книга прозы?

— Первая, «Расстрелянные годы», вышла в тридцатом году, но до этого еще было далеко. Начинал я с небольших рассказов. Несколько рассказов о голоде в Поволжье напечатал даже в «Правде»… Из Царицына переехал в Новгород — признаюсь, тянуло в Питер, думал поучиться там, но вот предложили организовать в Новгороде журнал «Литье», и я поехал. Прожил на берегу озера Ильмень около трех лет, там же, кстати, кроме журнала секретарствовал в губернской газете «Звезда». В этой же роли потом я несколько лет проработал в «Резце», когда в тридцатом году наконец-то переехал в Ленинград.

— Да, выходит, ты старый газетный и журнальный волк?

— Да еще какой — волчище! — И он рассмеялся своим заразительным смехом.

В другой раз, помнится, продолжая начатый разговор о творчестве (Черненко тогда что-то не работалось, да и быт его послевоенный не очень к тому располагал: жил он стесненно, в маленькой, неудобной квартире, нуждался материально), Александр Иванович вдруг спросил:

— Как ты советуешь: писать мне вторую книгу «Расстрелянных годов» или же засесть за совершенно новую книгу, взяться за современную тему?

— Я за новую книгу, Саша! — твердо ответил я. — Работать сейчас над второй книгой тебе будет трудно. Перерыв большой, все надо будет начать заново!

— Да, срок прошел большой, целых двадцать лет, — горестно проговорил он. — Новую будет легче писать, и я так считаю… — Он вытащил из ящика письменного стола потрепанную, но, видимо, заветную папку. Там у него хранились документы, кой-какая переписка, выцветшие фотографии. Он извлек несколько рукописных страничек. — А ведь, знаешь, Георгус, «Расстрелянные годы» читал Горький!

— У тебя письмо Горького?

— Да, Горького… Когда я писал эту повесть, то меня в работе очень увлекал сам образ Горького… Писатель нового типа, борец за народное счастье, а не только талантливый художник… Ну, потом Горький мне близок был как волжанин… Мальчишкой плавал по Волге, был мойщиком посуды на пароходе, рыбачил и в ловецкой ватаге… Читал его «Мальву»?.. Не послать такому близкому мне духовно человеку свою первую повесть я не мог… И он ответил мне из Сорренто, слушай: «Книжка у Вас — неплохая…» В письме Алексей Максимович приводит много примеров словесной шелухи, всяких погрешностей, это тебе неинтересно… Но вот советует: «Вы посмотрите книжку повнимательней. Она от этого лучше будет, крепче…»

— Ну и как, послушался его совета?

— В свое время я дорабатывал повесть, а вот недавно перечитал ее и вижу, что не все сделал, как рекомендовал Горький, надо бы повесть еще разок основательно подредактировать… Так же надо бы поступить с «Моряной»… Жаль, что об этих двух повестях мне не удалось обстоятельно поговорить с Алексеем Максимовичем…

— А приходилось встречаться с Горьким?

— Да, летом 1935 года… У него тогда гостил Ромен Роллан… Писателей набилось много на встрече с ними… Мне только и удалось парой слов перекинуться с Горьким, он велел договориться с его секретарем, когда мне прийти… Но вскоре Горького не стало…

Помолчали. Черненко спрятал папку в ящик стола.

— Да, жаль, что встретиться с Горьким тебе больше не удалось, — сказал я. — Но во всех случаях, будешь ли ты писать новую книгу о людях Поволжья или продолжать старые, тебе надо ехать в Астрахань! Там жили и живут твои герои!

— Тогда едем вместе, Георгус. Одному неохота!

— Хорошо, едем. И мне надо там собрать материал для «Грозного года», встретиться с участниками гражданской войны, поработать в архиве.