Иванов день

— До двухсотметровой отметки на грузовиках, потом — на тракторе. Трактор неплохо тянет.

— Так, наверное, очень дорого все обходится?

— Вдвое дороже, чем строиться внизу. Можно два таких дома поставить.

— А как же там будешь обходиться без воды?

— Зачем же без воды? Будет вода. Для этого роем колодец.

— Да какая же глубина должна быть у колодца?

— От двадцати до двадцати пяти метров.

— Да как же его рыть?

Джумачук улыбнулся, посмотрев на Фесюка как на ребенка.

— Роют. Две тысячи стоит работа.

Джумачук легко поднимался по тропке, Фесюк — с остановками. То и дело ему надо было отдышаться.

— Вот что значит, Василь, долго не бывать на Карпатах. Наши раз десять на дню поднимаются вверх-вниз — и ничего, сердце стучит ровно. Иная баба и за спичкой побежит с горба на горб, и поболтать с сусидями.

— Высоко, высоко все-таки ты поднялся, — на этот раз надолго остановился Фесюк, привалившись к стволу смереки.

— Люблю простор, Василь. Да свежий воздух. Да тишину. А ночью выйдешь из хаты — хватай рукой звезду, висит над самой головой. Нет, брат, Карпаты ни на что нельзя променять. Вот зовут и в райцентр — в Техникуме прикладного искусства преподавать, и в Ивано-Франковск — не еду, пусть дурака ищут в другом месте.

— Так на какой ты отметке живешь?

— До меня пятьсот метров, Василь…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Через три дня Дудар и Джумачук снова появились у Фесюка.

— Одевайся, пошли к председателю. Ждет нас к одиннадцати часам, — стал торопить Дудар.

— Ох, братцы, боюсь я вашей затеи, — догадавшись, что задумали приятели, ответил Фесюк.

— Поговорить с тобой хочет, — загадочно произнес Джумачук.

Фесюк надел плащ, и они втроем, «три Василя», вышли на улицу, спустились с горба на дорогу.

По пути Дудар и Джумачук давали Фесюку всякие советы, в том числе и как себя вести с председателем Порайко Аркадием Владимировичем. Рассказали его биографию: из сирот военной поры, семья вся убита бандеровцами, слышать о них не может. Советовали, если возникнет на эту тему разговор, молчать, не ввязываться в споры.

— Да ты сразу увидишь, как он к тебе относится, — сказал Дудар. — Если он поверил нашим рекомендациям и захочет с тобой иметь дело, то сразу обратится к тебе на «ты». Если, не дай бог, Порайко раза два скажет «вы», тогда дело твое швах, вставай и уходи.

— Он что у вас — самодур? — Фесюк остановился посреди дороги.

— Нет, представь себе, прекрасный человек и хозяин. Характер такой, не умеет хитрить, все, что думает о тебе, — всегда у него на лице. — Джумачук взял Фесюка под руку, и они двинулись дальше. — Шестой год председательствует у нас, показал себя с самой лучшей стороны, колхоз сделал миллионером. Валовой доход до Порайко у нас был шестьсот тысяч в год, сейчас — три миллиона. Разве могли бы мы при старых доходах построить прекрасный детский сад на сто детишек, четыре каменных дома по четыре квартиры в каждом для учителей, а теперь вот заканчиваем школу-десятилетку! Знаешь, во сколько она влетает колхозу? В шестьсот тысяч! Правда, рассчитана на пятьсот двадцать человек, большая школа.

— А с каких шишей у вас такие доходы? — спросил Фесюк. — Ваш председатель что — фокусник какой?

Теперь все объяснять Фесюку стал Дудар.

— Нет, не фокусник, а просто толковый человек, хороший хозяйственник. У нас лучший животноводческий колхоз в районе, одних овец двенадцать тысяч да коров тысячи полторы. Сами делаем сыр и масло. Шерсть тоже остается в колхозе, а не сдается государству для валенок. Аркадий Владимирович этого добился в Киеве, когда повез туда колхозные лижники[3]. Увидели власти такую красоту — и шерсть перевели на производство лижников. Колхоз их сдает больше трех тысяч штук, клади на круг по сто рублей каждый, и вот тебе уже триста тысяч дохода. Теперь нашему примеру последовали и другие колхозы. Ну, прибавь к маслу, сыру, мясу, лижникам еще художественный и сувенирный промыслы да гончарное производство, которое было в самом запущенном состоянии до Порайко…

— Да, солидно, солидно получается, — согласился Фесюк.

— Да и колхоз ведь солидный, самый крупный в районе, объединяет четыре соседних села. Одних жителей в нем больше десяти тысяч, — не без гордости заключил Дудар.

— Считай, население хорошего районного центра, — добавил Джумачук, — а если тебе назвать еще цифры сельскохозяйственных угодий, добавить сюда выпасы и полонины, да еще леса и неудобицы, то считай, что не колхоз и не райцентр, а небольшое европейское государство вроде Монако или Люксембурга!

Рассмеялись, стали на обочину, пропустили встречные легковушки и грузовики и продолжили свой путь. До правления колхоза не близко, село тянулось вдоль реки на целых тринадцать километров. Успели за дорогу наговориться еще о всякой всячине.

Дудар вдруг остановился, взял Фесюка за локоть:

— Интересно знать, что говорили в войну эти дураки из ОУН о нашей будущей жизни, когда поняли, что их карта бита?

— Да ну тебя! — махнул рукой Фесюк и шагнул дальше.

Его теперь нагнал Джумачук:

— Василь, ведь ты бывал с ними, приходилось слышать их «лекции», они учили вас уму-разуму, интересно ведь!..

Фесюк сдался: