Читаем Иванов день полностью

Когда мы возвращаемся в сельсовет, Осичная ведет нас знакомить с работой кутской бригады колхоза имени Шевченко. Центральная усадьба колхоза располагается в Кобаках, за восемь километров отсюда. В колхозе развитое животноводство, большие сады, выращивают табак и лен — всего не перечислишь. Это все дает колхозу три миллиона дохода. И несколько миллионов колхоз получает еще от сувенирного цеха. Колхоз — миллионер, заработки здесь большие, живут колхозники богато, что нас, конечно, очень радует. Удивляет диспропорция: громадный лесокомбинат со всеми лесными угодьями, сплавом, вывозом и продажей древесины, мебельной фабрикой, ширпотребом дает столько же дохода, сколько скромный колхозный цех сувениров.

Во вторую половину дня мы едем по окрестным селам. За рулем машины — директор средней школы Иван Трофимович Филенко.

Едем дорогой, над которой слева и справа сходятся могучие кроны столетних ореховых деревьев. Орех, орех, орех — на всем нашем пути.

Проезжаем село Тюдов. И здесь всюду по дороге ореховые деревья, а за заборами — море яблок и груш. Удивительно благодатный и богатый край.

Между Тюдовом и следующим селом — Великий Рожин — мы еще издали видим громадную скалу, угрожающе нависшую над дорогой.

На почтительном расстоянии от скалы Филенко останавливает в сторонке машину, и мы метров сто идем вперед берегом Черемоша.

— Это Сокольская гора, или, как у нас принято называть, — Сокольская скала, — говорит Филенко. — Скала, оконечность хребта того же названия, простирается далеко, до десятка километров, и обрывается у села Яворова на дороге Косов — Верховина.

С уважением и со страхом мы смотрим на скалу, которая когда-нибудь все же рухнет вниз, сметая все на своем пути. С Сокольским хребтом же, надо думать, ничего не случится, простоит еще миллиарды лет.

Филенко просит:

— Посмотрите вверх! Видите в средней части скалы следы чего-то белого?

— Да, вижу, — говорю я.

— В начале века два отважных гуцула на этой отвесной скале выбили большими буквами слова Шевченко: «Схаменіться! Будьте люди, бо лихо вам буде! Розкуються незабаром заковані люди — настане суд». Стереть эти стихи никто не мог. До них просто не добраться было, никто не хотел рисковать жизнью даже за большие деньги. К тому же, какой украинец решился бы на это?..

— И как же все-таки стерли?

— Это случилось в первую мировую войну. В Кутах стояли австрийские артиллеристы. Наставили они здесь рядком с десяток пушек и расстреляли стихи.

Мне вспоминается, — где-то я вычитал! — на Сокольской скале каменотесы выбили слова Шевченко: «Борітеся — поборете!», но, не очень надеясь на свою память, не затеваю спора с Филенко.

Мы идем вдоль берега шумного Черемоша.

— Вот по этой дороге от Тюдова в Великий Рожин любила гулять Леся Украинка, когда находилась в Кутах, — рассказывает Филенко. — Тогда здесь было тихо, никаких машин, как сейчас, можно было наслаждаться природой, дышать чистым горным воздухом.

Берег Черемоша у Сокольской скалы — высокий и укрепленный. Река в этом месте делает крутой поворот, набирает силу и дальше несется с еще большей скоростью. Там и сям из воды выглядывают крупные, острые камни и грозные, внушительных размеров валуны. Много валунов пораскидано и у самого берега на повороте реки.

— Как же между этими камнями и валунами раньше проводили свой несущийся по волнам бокор гуцулы — уму непостижимо! — говорю я. — Тогда-то бокоры были не такие тяжеловесные, как сейчас у лесокомбинатов! Состояли из двух-трех, а то и одного плота… В половодье их могло швырять, как скорлупу, не так ли?

— И швыряло! У этих валунов разбился не один десяток плотов, погиб не один бокораш, — отвечает Филенко. — Об этом можете прочесть у Гната Хоткевича. У Марко Черемшины на эту тему есть грустный рассказ «Рулевой».

Над Сокольской скалой показывается вертолет, перелетает через Черемош и исчезает среди гор на том, вижницком берегу.

— Почтовый вертолет, — говорит Филенко. — За час облетает целый район, удобная штука.

Мы садимся в «Жигули», едем дальше. Огибаем по эллипсу берег у Сокольской скалы и через какие-нибудь десять минут оказываемся у небольшого моста. Дорога через мост идет в село Ростоки, которое мы несколько дней назад видели с перевала Немчич; дорога, сворачивающая вправо перед мостом, — в село Великий Рожин.

Мы выходим из машины. На берегу — мемориальный комплекс. Он построен в память жителей села, погибших на войне и от рук бандеровцев и кулачья. В комплексе — обелиск, два барельефа по бокам: на первом — воины склонились над павшим героем, на втором — скорбящая мать. Позади барельефов на пяти мраморных досках выбиты имена погибших.

— Такие памятники будут вас сопровождать до самого Буркута, — говорит Филенко. — В войну на Карпатах погибло много народу. Посмотрите памятники и в Кутах, и в Кобаках, где вы наверное будете в музее Марко Черемшины.

— Да, творчество Марко Черемшины я очень люблю, — отвечаю я Филенко. — Думаю обязательно поехать в Кобаки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное