Иванов день

Снятину восемьсот лет. Это небольшой, чистенький и тихий городок. Когда-то через него пролегали торговые пути, соединяющие Восток с Западом, Краков и Львов — с городами Черного моря. Лет за сто до заселения Кут здесь поселились первые бежавшие из Турции армяне-ремесленники. Город стал быстро богатеть, но богатства Снятина привлекали к нему не только купцов из разных стран, но и грабителей и завоевателей. Город претерпел много осад и нападений. Только за первую половину XVII века татары и турки совершили на него двадцать девять набегов, при этом город пять раз предавался огню.

На центральной улице мы легко находим небольшую усадьбу, дом с колоннами. Сейчас здесь музей Марко Черемшины. А раньше в нем помещалась адвокатская контора писателя. В доме все сохранилось в том виде, в каком оно было при жизни хозяина. В этих комнатах Черемшина принимал бедных гуцулов, и многие его новеллы навеяны их рассказами о тяжелой крестьянской доле.

Из Снятина мы едем в село Русово, на родину другого выдающегося писателя — Василия Стефаника. До Русова минут двадцать езды.

Небольшой одноэтажный дом во фруктовом саду. Ветки на яблонях свисают до самой земли. Трава усеяна падалицей. Обилен урожай слив разных сортов, и ими усеяна трава. Сливы крупные, соблазнительные.

Мы входим в дом. Столовая, спальня, кабинет Василия Стефаника. Все предельно скромное. Всюду выставлены книги писателя, переводы его книг.

Объяснения нам дает грузный пожилой человек — Кирило Васильевич. Это — сын Стефаника. Он живет здесь, в отцовском доме.

Творчество Стефаника я знаю хорошо, очень люблю. Помню и все, что о нем сказали И. Франко, Л. Украинка, О. Кобылянская. Помню и слова М. Горького, которые часто приводятся в монографиях: «…как коротко, сильно и страшно пишет этот человек».

Вошел Стефаник в литературу первым же небольшим сборником «Синяя книжечка». В нем пятнадцать новелл, по две-три странички в каждой. Но каких новелл — золотых!.. В этих пятнадцати новеллах дана такая беспросветная, обнаженная правда жизни, что содрогнется даже каменное сердце. Человек эмоциональный, Стефаник страдал, видя вокруг себя беспросветную нищету и невежество. Ему невозможно было писать длинно, не нужны были и хитросплетения сюжета. Он все брал из жизни и набрасывал яркими мазками в своих рассказах.

Последующие книги — «Каменный крест», «Дорога», «Земля», «Мое слово» — подтвердили славу Стефаника, великого мастера реалистической новеллы.

Очень ценны воспоминания и письма писателя. Всюду он удивительно открытый и беспощадный.

Уходя, мы некоторое время прогуливаемся по саду. И я, и Олейник не удерживаемся от соблазна — да и пропадает же добро! — и срываем несколько слив.

У нас большое желание из Русова направиться на родину еще одного известного галицийского писателя-демократа Леся Мартовича. Он — третий из покутской группы новеллистов, близкий друг Стефаника и Черемшины. Родина Мартовича — село Торговцы, оно тоже находится тут недалеко, в сорока или пятидесяти километрах.

Но дело уже идет к вечеру, нам с женой надо достать такси или попасть на автобус Снятин — Косов, Олейникам — ехать в Черновцы. К тому же наши дамы несколько устали и проголодались. Поездку в Торговцы мы откладываем до следующего раза и возвращаемся в Снятин.

Заходим в кафе.

— Но мне все же жаль, что мы не поехали в Торговцы, — говорит Надежда Максимовна, жена Олейника. — Там что же — раньше все торговали? — обращается она к мужу.

— Да, видимо, название произошло от торгов, — отвечает Олейник. — Село находится на торговом тракте Снятин — Городенка. Сюда в старое время гнали с Карпат много скота на продажу.

Невольно у нас заходит разговор и о самом Лесе Мартовиче.

— Что вам больше всего запомнилось из его произведений? — спрашивает меня Олейник.

— Некоторые рассказы и повесть «Забобон». Мартович писал про жизнь прикарпатских сел, и этим он мне прежде всего интересен, — отвечаю я.

— Да, это был крупный писатель-реалист, — говорит Олейник. — Занимал видное место в литературной жизни Галичины и Буковины. Многие сюжеты его рассказов выхвачены из жизни. Как и Черемшине, в этом ему тоже помогала адвокатская практика, защита крестьян от всякого произвола.

— Из его рассказов особенно нравятся «Мужицкая смерть» и «За межу», хотя и страшные рассказы, не уступают стефаниковским, — говорю я.

— Тогда надо было писать именно так, страшно, чтобы пробудить людскую совесть. Народ бедствовал, и сам Мартович ведь умер в нищете, и почти все его родные тоже…

— По этому поводу мне часто вспоминается «Людмила» Стефаника, — говорю я Олейнику.

— Это рассказ? О чем он? — спрашивает Ольга Ивановна.