Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Неужто поляки на вас подумали, отче?

— Как рассвело, зачли в двери прикладами ружейными да сапогами стучать, требуя меня, значит. Едва двери я отпер, как разъярённого супостата целая ватага ввалилась. Слава Богу, что средь них французские офицеры затесались и смертоубийства не допустили, а то б не стоять мне живым пред тобою.

— Больно допытывались, батюшка?

— Пытали меня на предмет происшествия того ночного долгонько, да я ведь почивал, как и моё семейство, храни их Господь, сердешных, и ничегошеньки не слыхивал. Токмо выстрелы одиночные. Об том офицерам ихним и рассказал честь по чести. Пошатались они по подворью, по углам пошарили, в церковь зашли, за алтарь заглянули да и убрались восвояси. Ляхи, правда, хотели розыск посурьёзней учинить, будто я злодеев иль оружие какое у себя сокрываю, однако ж французы не позволили. Вот так всё и было, сын мой. Вижу, форму ты ихнюю заимел, иль ошибаюсь?! — лукаво усмехнулся священник.

— Заимел, батюшка, заимел. В ней мне всяко ловчее и безопасней.

— А ноне куды путь-дорогу держишь?

— Письмецо везу одно важное к… самому Кутузову, отче, — чуть замявшись, вполголоса вымолвил Павел. — Есть сведения верные, что супостат столицу нашу оставить намерен.

— Денно и нощно творю молитву во исполнение сей благой вести, сыне. Да благословит тебя Господь! Ступай с миром! — истово перекрестил отец Серафим Павла.

Проехав с полторы версты, Овчаров накинул плащ поверх заметной для зоркого казачьего взгляда французской гвардейской формы (к тому же начавший накрапывать дождик настоятельно советовал ему это сделать) и, пришпорив лошадь, во весь опор поскакал в Мятлевку. Нетерпеливая радость от предстоящего свидания неудержимо гнала его. На подъезде к усадьбе ему встретились квартировавшие в доме офицеры, шедшие навстречу по размякшей, склизкой дороге сомкнутым конным строем. «Как, однако, не к месту! Придётся теперь объяснятся с ними!» — подумал он, трогая воротник мундира, куда было зашито послание к фельдмаршалу. Возглавлявший отряд полковник приказал остановиться с очевидным намерением допросить задрапированного в плащ незнакомца. Овчаров осадил лошадь и, учтиво кивнув, взял под козырёк.

— Капрал сводного эскадрона Второй пехотной дивизии Молодой гвардии Брюно, господин полковник, — знакомым именем отрекомендовался он.

— Что-то не вижу здесь капрала! — оглядев Павла с головы до ног, насупил брови француз.

— В этом повинны мой плащ и озверевшие казаки, господин полковник! — отстёгивая застёжку, обнажил мундир на груди он.

— Полагаете, этот маскарад спасёт вас? — указывая на плащ, недоверчиво усмехнулся полковник.

— При близкой встрече, разумеется, нет, однако вдали — быть может… — на ходу стал сочинять оправдательную легенду Овчаров, моля Бога, чтоб его не узнали офицеры, видевшие их с Пахомом в людской.

— Ладно, — устало махнул рукою полковник, — не будем спорить. Скажите-ка лучше, капрал, какого чёрта занесло вас сюда? Насколько я посвящён, гвардия квартирует в Кремле. — При этих словах офицеры его воинства ехидно заулыбались.

— Молодая гвардия, а именно вторая пехотная дивизия генерала Роге, которой придан наш эскадрон, действительно располагается возле Кремля, но не за его стенами. Это удел Старой гвардии императора.

— Верно сказано, капрал! Но вы не ответили — зачем вы здесь?

— На днях Москву покидает транспорт с ранеными генералами и штаб-офицерами. Мы призваны эскортировать его до Смоленска, а может, и до Вильны. Однако лошадей отчаянно не хватает, а те, что остались, шатаются подо всадниками. Обозные лошади не в лучшем состоянии. Вот меня и командировали отыскать хотя бы несколько здоровых животных под подводы, господин полковник. — Овчаров решил воспользоваться надёжными сведениями, полученными из первых рук, о коих наверняка ничего не известно докучливому французу.

— Хм, понятно… — протянул тот и задумался. — Вы на правильном пути, капрал. В этой усадьбе вы найдёте исправных лошадей… Выходит, армия готовится к… выступлению, — с оглядкой проронил он.

— Об том мне ничего не известно, господин полковник, однако… — для большей убедительности он заговорщически поглядел на собеседника, — отдан приказ прекратить направлять в Москву раненых, армейские резервы и транспорты с продовольствием.

— М-да… — смешался полковник, а его спутники беспокойно заёрзали в сёдлах. Перспектива отступления накануне прихода суровой русской зимы повергла всех в непередаваемое уныние. — Что ж! Qui vivra verra![65] — с наигранным оптимизмом бросил француз, щуря глаза на вынырнувшее из-за тучки солнце. — Не хочу вас задерживать, капрал. Вас ждут сытые лошади в конюшне достопочтенного старосты Игната. Хорошенько потрясите эту хитрую русскую каналью, и уверен: не пройдёт и часа, как вы получите их, — со злой усмешкой произнёс он, натягивая поводья. — Счастливой дороги, капрал! Добраться до Смоленска и не встретиться с казаками!

— И вам удачи, господин полковник! — приложился рукой к правому виску Павел, сдвинувшись к раскисшей обочине и освобождая дорогу неприятельскому отряду.