Из любви к тебе

Это оборачивается большой бедой даже для тех детей, которые поправились и вышли из реанимации. Они всю жизнь боятся врачей, боятся белых халатов. Значит, эти люди, эти дети, повзрослев, не пойдут вовремя к врачу, не будут проходить диспансеризацию и могут пропустить начало какой-то болезни. Это обязательно выйдет боком и человеку, и системе здравоохранения.

Я со своей вот этой слоновьей грацией за каждую историю хватаюсь и начинаю писать – теперь, к счастью, благодаря проекту «Регион заботы» появилась масса всяких знакомств в комитетах и министерствах по здравоохранению в регионах. И знаете, в ручном режиме – почему-то всегда пускают. Вот это меня потрясает. В ручном режиме ты всегда сумеешь договориться. Ну хорошо, пустят не все время быть вместе, хотя бы только приходить – не раз в месяц на пять минут, а каждый день на два часа. Но поверьте, даже этому родители рады. Потому что это лучше, чем ничего. И быть рядом важно не только для мам и пап несовершеннолетних детей, это для нас всех важно. Мне было важно быть рядом со своей мамой в реанимации, когда я сама уже дважды стала мамой. И рядом с папой, когда он умирал.

Мне очень хочется, чтобы все поняли, что в вопросе допуска в реанимацию ключевой человек не тот, кто принимает или не принимает федеральный закон, и не врач, который стоит у дверей реанимации, и не медсестра, которая выходит через эти двери со своей смены. Ключевой человек – это руководитель медицинского учреждения. Именно руководитель – директор или главный врач – отвечает за качество помощи в своей организации, за соблюдение прав получателей помощи, за исполнение федеральных и региональных законов.

Нет таких главных врачей, которые не знают об изменениях в законодательстве. Их вызывают на совещания в департаменты, рассказывают, как важно сейчас поддерживать социальное равновесие, как важно не провоцировать людей на недовольство. Всё они прекрасно знают. И просто не хотят, или устали, или не пускают из вредности. А если какая-то другая причина – ну какая? Денег нет? Надо тогда не бояться об этом говорить. Но только на организацию допуска в реанимацию деньги особенно-то не нужны…

Первое: запомните, если что-то написано на бумаге, к сожалению, это далеко не всегда реализуется на практике. Второе: если вы знаете, что ваше право закреплено в законе, а значит, должно реализовываться, не бойтесь отстаивать свои права. И третье: не обвиняйте врача, а учитывайте, что он не до конца самостоятелен. Помните, что отвечает за качество услуг и за соблюдение ваших прав руководитель организации.

Всем нам сейчас нелегко, поэтому увидеться, побыть рядом, особенно когда пациенту очень и очень страшно, – важнее многого. Важнее, наверное, всего.

Они смогли, значит, и мы сможем

Вообще-то я не люблю бывать в Израиле. Я терпеть не могу жуткую эту жару, которая ни на секунду не дает забыть о том, что тело человеческое несовершенно. Оно потеет и пахнет, стопы отекают, сандалии натирают, голова кружится, и в глазах темно. Если мне жарко, я злюсь и нервничаю, а когда оказываюсь на открытом солнце – становлюсь настоящей мегерой. Я не люблю шум и шумных людей. А тут все всё время говорят и размахивают руками. Я не понимаю, как могут таксисты так громко и не извиняясь болтать по телефону о своем. Мне тут неуютно. И я еще ни разу не приехала сюда без того, чтобы меня не кинули на деньги. Это прям вот обидно! Или таксист, или продавец фруктов, или даже на ресепшен в гостинице. Каждый раз я прихожу в ужас от сервиса, от грязной посуды и стульев в ресторанах, от неторопливого и даже ленивого или пренебрежительного обслуживания, от плохо постиранных простыней. Мне не нравится тут никакая еда, кроме хумуса, который и в Москве такой же прекрасный. Мне обидно, что мне не поддается иврит и эти глухие звуки и совершенно нечитаемые буквы годами остаются мне не подвластны. Мне непонятно, почему, так отчетливо ощущая свои пятьдесят процентов еврейской крови, я тут какая-то совершенно чужая.

И все же именно сюда уже который год подряд я отправляю своих самых перспективных сотрудников учиться и пропитываться уважением к чужой немощи и инакости.

Сегодня мы уезжаем домой после учебы и экскурсий по местным домам престарелых, гериатрическим центрам и паллиативным отделениям. Со мной народ из Москвы и Московской области, из Ханты-Мансийска, из Ленинградской области и Новосибирска. Чиновники, директора ПНИ, соцработники и медсестры, завотделениями и обычные врачи. Те, кто попросту не может не менять мир вокруг; те, кому велели менять, но им страшно и не хочется; те, кто будет менять потому, что так надо, давно уже пора, нечего и рассуждать. Все мы ездили по израильским клиникам с Клаудией Консон[51], которая организовала эту стажировку, и каждый из нас видел свое и своему поражался.