Из памяти

     – Эйприл, – он назвал имя девочки и тут же осёкся.

     Она внимательно посмотрела ему в глаза, такая близкая и прекрасная. Он почему-то обратил внимание на её шею, где над воротником куртки едва заметно пульсировала маленькая жилка. Во рту у мальчика пересохло.

     – Ты что-то хотел мне сказать?

     – Не знаю, правильно ли ты меня поймёшь… – ладони предательски вспотели, и Фрэнк машинально потёр их об штаны.

     Девочка ничего не ответила, ожидая того, что он скажет дальше, и он окончательно смешался под пристальным взглядом одноклассницы. В данный момент они практически дышали одним воздухом.

     Что именно говорить дальше? Слова никак не шли на ум.

     "Может, поцелуемся?"

     "Я бы очень хотел тебя чмокнуть".

     "Ты не против одного маленького поцелуйчика?"

     Чушь какая-то. Всё не то.

     Ожидание затянулось.

     Наконец-таки он решился и просто прикоснулся губами к губам девочки. Получилось не совсем так, как он рассчитывал. Наверное, из-за чрезмерного волнения. Но она не влепила ему оплеуху, не оттолкнула и не подняла крик. Фрэнк тут же смущённо отвёл глаза в сторону.

     – Извини, – тихо проронил он.

     – А я уж подумала, что ты никогда не решишься, – улыбнулась она.

     – Значит, ты не злишься на меня? – воспрянул духом мальчик, хотя задавать вопрос было бессмысленно: Эйприл ничуть не возражала против такого невинного проявления чувств.

* * *

     И всё-таки в его душе поселился страх. Несмотря на внешнее благополучие, ближе к концу первого месяца весны он начал чего-то опасаться. Мальчика мучило тревожное предчувствие.

     (Фрэнк, слушай меня внимательно! Ты должен спасти Эйприл! Тридцатого марта…)

     Иногда ему почти удавалось ухватиться за правильную мысль, но сознание тут же упиралось в невидимое препятствие. В памяти неизменно всплывали дни болезни. Он лежит с высокой температурой и видит нечто такое, что заставляет удивиться, а вместе с тем и испугаться. Но оно остаётся за гранью реальности.

     Между тем, первый поцелуй окончательно расставил все точки над i, и дружба с девочкой переросла в те взаимно-нежные отношения, которые в книгах обычно называются любовью. Теперь они могли держаться за руки, и Фрэнк уже не задавался вопросом, какой смысл Эйприл вкладывает в данный жест.

     Однажды после совместных занятий у неё дома (он, как и обычно, помогал ей с физикой, а она ему – с литературой) одноклассница положила перед мальчиком увесистую книгу в красном переплёте.

     – Что это? – удивился Фрэнк.

     – Помнишь, ты спрашивал у меня, какое произведение я считаю самым романтичным?

     – Помню.

     – Ответ перед тобой.

     – "Божественная комедия", Данте Алигьери, – прочитал мальчик. – О чём это?

     – Лучше тебе прочитать её самому. Правда, она написана не самым простым языком, и здесь очень много сносок, но если отвлечься от имён и исторических событий, упомянутых в тексте, то ты проделаешь самое удивительное путешествие в своей жизни.

     Фрэнк взял в руки старое издание и открыл первую страницу.

     – Это юмористическая поэма?

     – Поэма, но далеко не юмористическая. Комедиями, согласно античному канону, назывались все книги с пугающим началом и благополучным финалом. Данте последовал этой традиции и тоже назвал книгу комедией. Позже её окрестили "божественной", тем самым, признав неоспоримые художественные достоинства произведения.

     – Я сегодня же приступлю к чтению, – дал обещание мальчик.

     – Надеюсь, тебе понравится.

* * *

     "Земную жизнь пройдя до половины…" – так начинался монументальный труд великого итальянского гения. После ужина Фрэнк начал читать "Божественную комедию", очень скоро убедившись в том, что книга и впрямь заставляет буквально продираться сквозь тернии языка к скрытому смыслу. Насколько он понял, главный герой заблудился в лесу, а потом встретил известного, но уже несколько веков почившего в бозе римского поэта Вергилия, и вслед за ним спустился в ад, узнав, что тот послан ему в качестве проводника от его усопшей возлюбленной Беатриче.

     Ужасы загробной жизни грешников озадачили Фрэнка. Эйприл сказала, что это, по её мнению, самое романтичное произведение. Неужели она действительно так считает? Здесь же описаны самые разнообразные пытки и мучения, которым подвергались те, кто когда-то вёл неправедный образ жизни. Картины подземелья с его сужающимися кругами вряд ли выглядели, как "ещё одна милая история любви". Если бы за дело взялись кинорежиссёры, то из книги, наверное, получился бы самый страшный фильм из всех, какие только доводилось видеть мальчику. Однако он продолжил чтение и погрузился в мрачную атмосферу безнадёжности, порождённой безграничным воображением Данте.

     Чем ближе герой подбирался к центру преисподней, тем сильнее росло беспокойство Фрэнка. Каким-то шестым чувством он понимал, что и в его жизни грядёт некое событие, которое наложит глубокий отпечаток на всю его дальнейшую судьбу.

* * *