Из прошлого

В один из весенних дней случилось следующее. Только что открыли окна в нашем классе. Во время большой перемены мне захотелось продемонстрировать всем мою отвагу и геройство, и я перед изумленными глазами всего класса и прохожих вылез в окно на четвертом этаже, прошел несколько шагов по узкому карнизу и перелез на балкон. В самый последний момент, когда я уже закончил мой цирковой номер и готов был сорвать аплодисменты, в класс с истерическим криком вбежала учительница Копельман. Она подбежала ко мне на балкон, и я в одно мгновение почувствовал, как ее наманикюренные ногти вонзились со всей их остротой в одну щеку и сразу после этого, как выстрел, раздался удар в мою другую щеку. У меня потемнело в глазах, и я почувствовал как теплый ручеек сразу же потек из моего носа. Это случилось так неожиданно, что мой палач должно быть сам перепугался, и в следующую минуту она уже усадила меня за парту, приподняла кверху мою голову и приложила свой надушенный платочек моему носу. В классе стояла мертвая тишина…

Театр

У нас в доме по вечерам за стаканом чая часто собирались друзья родителей и вели шумные разговоры, спорили, смеялись. Но мне больше нравилось, когда все вместе пели еврейские и польские песни, одну другой лучше. Я почти все эти песни знал наизусть, но петь почему-то стеснялся, хотя мне очень хотелось принять участие в хоре.

Особенно выделялся в этом отношении друг моего отца Бендит – тоже ткач, который когда-то служил в царской армии и привез оттуда прелестные русские песни. Он вкладывал в это пение всю душу и с неподдельным талантом передавал красоту далеких русских лесов и полей, страдания солдат, слезы матери, чей сын пал на поле боя. Во время пения Бендит закрывал глаза и опирался щекой на руку, он весь уходил в свою песню; все вокруг него тогда тихонько подпевали, а у меня в горле застревал ком.

Нередко у нас дома декламировали стихи и разыгрывали театральные сценки. Моя мама была большим мастером рассказывать народные сказки. Она делала это с естественной непосредственностью, добавляя при этом что-то от себя, так что трудно было определить, откуда эти сказки взяты. В более поздние годы некоторые из ее сказок и песен я записал на магнитофонную ленту, и каждый год в день ее смерти я слушаю ее красивый голос, который вызывает у меня столько воспоминаний и добрых чувств…

Отец мой был уверен, что мама прирожденная актриса. Я помню, как все помирали со смеху, когда моя мама представляла, как женщины разного сословия и возраста тушат свечи. Она задувала свечи с различными гримасами и разными способами. Так, в одной из сценок, она в облике простой рабочей девушки входит в комнату и двумя пальцами тушит свечу. В другой сцене мама вроде как пошла к соседу, возвращается оттуда через несколько минут… Но что это такое? Вместо нее в комнату входит красивый кавалер, одетый в элегантный костюм с красивым галстуком, в вельветовой шляпе на голове, играя тоненькой тростью в руке. На мгновение в доме все умолкло. Но при первых же словах, которые произносит «кавалер», присутствующие узнают в нем мою маму. Раздаётся такой хохот, что огонек в лампе начинает метаться и дрожать.

Кто-то заметил, что мама могла бы играть в театре. Для меня это слово было незнакомо. Отец объяснил мне, что театр это такой большой дом, где горит много лампочек, играет музыка и переодетые люди в чужих костюмах поют и танцуют, как мама. Мне это трудно было себе представить, хотя я и кивал головой, будто я все понял… Но с того вечера я все время приставал к папе, чтобы он пошел со мной в театр, уж очень таинственным все это казалось. Отец мне обещал и слово свое сдержал.

То, что я увидел, было для меня, как чудо, как прекрасная сказка. Мы сидели на последней скамейке на галерке в Лодзинском еврейском театре. Не знаю почему, его короновали названием «Скала-театром». Играли тогда «Румынскую свадьбу». Когда открылся занавес, я никак не мог понять, куда я попал и что представляет собой сцена – явь или сон. Чарующие звуки музыки еще больше затуманили мой детский мозг, и я боялся, что проснусь и все происходящее исчезнет. Маленькие человечки на сцене, декорации и разноцветные лучи прожекторов, музыка – все это мне еще долго снилось в мои детские ночи и еще сегодня стоит у меня перед глазами.

Когда я стал немножко старше, я сам начал импровизировать игру в театр: переодеваясь в различные одежды и с деревянным оружием в руках, я представлял разных героев. Особенно я демонстрировал свой талант на празднике Пурим[23]. Вместе со своим товарищем Ицхоком, у которого всегда висела под носом светлая «капля», мы представляли: я – царя Артаксеркса[24], а Ицхак – Гомона[25], при этом мы мазали наши лица сажей и «гастролировали» в домах на нашей улице, где мы честно зарабатывали вкусные пряники, конфеты и несколько монет. Но это все было не более, чем детская игра. Я всегда мечтал сыграть в настоящем театре со сценой, занавесом и декорациями.