Из прошлого

В летнее время начала тяжелых тридцатых годов, нас, учащихся старших классов, посылали в село «собирать колоски». Так это только называлось. А на самом деле мы, совсем еще дети, еще не отлученные от маминой юбки, трудились в поле от восхода до заката: вязали снопы, скирдовали, сапали[27], закладывали силосные ямы и при этом спали лишь несколько часов в сутки и очень скудно питались. Удивительно, как мы все это переносили, оставаясь, несмотря на это, веселыми и бодрыми: шутили, баловались. В дождливые дни, когда прерывались полевые работы, мы устраивали представления художественной самодеятельности с танцами, пением. Я и Лева Сегалович выступали как акробаты и очень понравились нашими «мостиками» и «стойками». К слову надо заметить, что мальчиком я был ловким и неплохим спортсменом. Футбол, волейбол, коньки, лыжи, плавание, турник – это были мои любимые игры и занятия, в которых я добивался успеха. Не все мальчишки моего возраста могли молнией слетать на коньках с высокой горы на улице Дегтярной. Не каждый мог подтянуться на турнике несколько десятков раз и остаться висеть с согнутой под 90 градусов рукой. Никто из моих товарищей не был таким гибким, как я, и не мог делать такие «резиновые стойки», как я. Все это я пишу без всякой ложной скромности. Более того, не будет преувеличением сказать, что моя спортивная закалка и умение выручали меня при различных трудных обстоятельствах и однажды даже обеспечили меня куском хлеба, о чем я расскажу позже.

Техникум

В 1933 году я закончил семилетнюю школу, и передо мной встал вопрос: куда идти дальше? Я рвался поступить на завод, чтобы приобрести профессию и стать самостоятельным человеком. Мои родители склоняли меня к поступлению в еврейский машиностроительный техникум, куда годом раньше поступил мой старший брат. Технические дисциплины меня, однако, не притягивали. Совершенно случайно я узнал, что в Харькове есть многонациональный журналистский техникум, в нем также имелся еврейский факультет. Недолго думая, я отправился с моими документами.

Секретарь приемной комиссии скептически смерил меня взглядом с ног до головы, состроил странную гримасу, узнав, что мне 14 лет, и выяснил у меня снисходительным тоном, что побуждает меня поступать в журналистский техникум. Когда я ему сказал, что пишу стихи и рассказы и что некоторые из моих рассказов даже напечатаны в газете, секретарь опустил очки со лба на нос и заглянул мне в глаза, желая убедиться, что я говорю правду. Наконец, он мне велел принести рекомендацию из редакции.

К тому времени в еврейской детской газете «Будь готов!» были действительно напечатаны три моих рассказа. Один – первый – я передал корреспонденту Семе Кипнису на слете юных путешественников, а последних два рассказа в редакцию отнес сам Лев Квитко, которому я оставил свою тетрадь при первом визите к нему домой. Сам в редакции я еще никогда не был. Я даже не знал, где редакция находится. Но свет, говорят, не без добрых людей. При выходе из приемной комиссии ко мне подошел парень с лицом, помеченным оспой, и большим светлым чубом. Наверно, его внимание привлек мой озабоченный вид. Какие-нибудь 5–10 минут спустя мы уже беседовали с ним как старые добрые друзья. Это был Генех Койфман. Родившись в еврейском местечке в Чернигове, он изучал в Киевском еврейском техникуме слесарное дело и переехал в Харьков, чтобы поступить в журналистский техникум. Он уже успел отдать свои документы и теперь искал абитуриентов, с которыми ему предстояло вместе сдавать вступительные экзамены и, если повезет, вместе учиться. И вот он встретил меня…

Узнав, что у меня требуют рекомендацию от редакции, где были напечатаны мои рассказы, Генех схватил меня под руку: «Идем со мной», – сказал он уверенно. Я не спросил «куда?» – так уверенно звучал приказ Генеха. Лишь на улице я узнал, что мы идем в редакцию. За те два дня, что он был в Харькове, Генех успел побывать в редакции, познакомиться там со всеми и отдать туда несколько своих стихов для публикации.

Он был старше меня на три года и, хотя из местечка, но далеко не из робких. По пути в редакцию мой новый товарищ меня просто засыпал своими стихами. Декламировал он со всем своим поэтическим темпераментом так, что его необыкновенно большой чуб время от времени падал ему на глаза. Прохожие на улице смотрели ему вслед, как на странное существо, но он никого вокруг себя не замечал. Так мы добрались с ним к «Нацмениздательству», находившемуся близко от Благовещенского рынка.