Из прошлого

Оставив вещмешки на переселенческом пункте напротив вокзала, мы тотчас же отправились в редакцию «Биробиджанер штерн», куда мы собственно и прибыли на работу. Помещение редакции находилось вблизи вокзала на первом этаже городского совета и занимало лишь три небольшие комнаты. Редактор газеты Бузи Гольденберг принял нас очень дружелюбно, как старых добрых знакомых еще из Харькова, где он редактировал «Дер штерн». Он сам приехал в Биробиджан нескольким месяцами раньше после смерти своего предшественника Генеха Казакевича. Бузи Гольденберг представил нас коллективу редакции, сказал о нас несколько теплых слов и определил нас, как литературных сотрудников. Всё в редакции и всё здесь нам понравилось. Единственное, что беспокоило – нам негде было жить. Но мы были не единственными. Мы приехали сюда в самый разгар переселения в Биробиджан и бедному жилому фонду города было не под силу удовлетворить потребности новых переселенцев. Тот же самый Бузи Гольденберг не имел отдельного жилья. Вместе с писателями И. Рабиным, С. Клитеником и Нотэ Вайнгойзом он жил в общежитии – все без семей, ожидая очередь на квартиру. Впрочем, в их большой комнате, как водится у холостяков, было всегда весело.

Меня с Генехом редактор решил поместить в маленькую комнату, где проживала также уборщица редакции, как ее называли, Мадам Каминская, вдова уже в годах. Попасть ей на язык было хуже, чем угодить в огонь. С утра и до вечера она беспрерывно трещала, как трещотка. Она собирала все сплетни со всего города и передавала все новости раньше, чем телеграфное агентство. Комната находилась в конторе областного комитета Красного Креста, и каждый день председатель этого комитета Изгур грозился выдворить нас из своего королевства.

Мадам Каминская вскоре оставила наше общежитие, так как Генех ее до смерти донимал своими хохмами и проделками. Так мы остались в комнате вдвоем. Правда, счастье длилось недолго. Но об этом немного позже.

Мы с Генехом включились в работу редакции душой и телом. Мы искали новые формы для своих корреспонденций в газету, вместо устоявшихся трафаретов, сухого «марания», как мы это называли. Это все скоро заметили и существенно оценили. Я помню, как поэтесса Люба Вассерман однажды вошла в редакцию со свежим номером «Биробиджанер штерн» и громко, так, чтобы все слышали, заявила, что наконец-то в газете появилось свежее течение. Ей очень понравился мой отчет о собрании в корейском колхозе, в котором я попытался в форме живой зарисовки передать выступления присутствовавших. Заметки в газете я подписывал псевдонимом Б. Бин. Этим я стремился себя самого и всех вокруг убедить, что мои корреспонденции – это не самое важное в моей творческой работе и что не этим я хочу отличиться. Мое кровное дело – это художественная литература: проза, рассказы, которые я гордо подписывал своим полным именем. Бузи Гольденберг был доволен нами. Вообще, ему импонировало наше стремление выезжать в самые глухие уголки области, куда сотрудников старшего поколения обычно приходилось заставлять ехать почти что силой.

Для меня не было большего удовольствия, чем путешествовать по области, посещать отдаленные селения, бродить по тайге. В то время редакция не располагала никаким транспортом, и пройти пешком десятки километров было делом обычным. Пешеходом я был блестящим. Могу смело сказать, что я исшагал область вдоль и поперек. Самое большое впечатление на меня произвели красоты Бирокана с ее мраморными сопками и заснеженной тайгой вокруг. Незабываемую картину представляли собой почти зеленые под зимней луной снежные горы, сверкавшие так, как будто были усыпаны благородными камнями. Впрочем, Бирокан и была моей первой вылазкой из редакции. Этот первый дебют мой чуть не закончился для меня трагически и его стоит описать немножко подробней.

В конце ноября 1936 года в краю установилась погода с сильными морозами. Просто дух захватывало. Вот в такие дни мы с еще одним сотрудником редакции Садовским получили задание выехать в тайгу и подготовить материал для газеты о евреях на лесоразработках. Садовский, переселенец из Белоруссии, в толстых очках на горбатом красном носу, выглядел тогда в моих глазах уже пожилым мужчиной, хотя ему и сорока не было. Он попробовал отказаться от этого путешествия, но успеха не имел. Я, разумеется, с радостью воспринял предстоящую поездку. Быть в глубине тайги, пощупать ее собственными руками – об этом я уже давно мечтал.

Пуститься в дорогу в такие морозы в шинели, которую я успел купить у мужа нашей бухгалтерши (тогда шинель была популярной верхней одеждой), не могло быть даже и речи. Но свет не без добрых людей и кто-то из моих знакомых одолжил мне большой тяжелый кожух, в котором могли вместиться трое таких, как я. У других я одолжил пару валенок-катанок и айда в путь.