Из прошлого

В Бирокан мы ехали поездом. Садовский был мрачен, курил одну папиросу за другой и почти не разговаривал со мной – как будто я был виноват в том, что он должен был оставить теплую квартиру. Его, должно быть, огорчало мое приподнятое настроение. В Бирокан мы приехали вечером, когда в замерзших окнах домиков на высоких заснеженных сопках зажглись огоньки.

Переночевали мы у очень славных людей – переселенцев из Литвы, которые недавно закончили строить свой дом и теперь наслаждались своим творением.

Назавтра председатель местной лесной артели выделил для нас лошадь с санками и нас отвезли в карьер, где добывали мрамор – чудесный бироканский мрамор всех расцветок, который теперь украшает станции метро в Москве. На наших глазах каменные блоки, только что вырванные из сопок при помощи точильных камней, превращались в великолепные отполированные мраморные плиты всех цветов радуги с фантастическими прожилками. Обо всем этом я позже написал очерк.

После обеда, закутанные в наши роскошные до самых ушей тулупы, в санях, выстланных пахучим сеном, мы выехали из Бирокана в тайгу на участок, где валили лес. Нас сопровождала молодая женщина – библиотекарь лесной артели, которая везла с собой книги и газеты для рабочих. Она нам сказала, что дорога ей хорошо знакома, что дорога эта лишь одна единственная, так что лошадь сама нас довезет до места, и мы вполне можем обойтись без ездового. И вот мы выехали втроем. Это было 30 ноября 1936 года – в день моего рождения.

Мы спустились с Бироканских сопок, пересекли железнодорожную линию и углубились в тайгу. Мороз стоял страшный, но ни одна иголочка на высоких гордых соснах не шелохнулась. Наши брови покрылись морозом, дышать становилось все тяжелее. Колея между сугробами снега была хорошо утоптана и сани плавно и легко скользили, все дальше и дальше углубляясь в тайгу. Мы все молчали. Для разговоров не хватало дыхания. Прижавшись инстинктивно один к другому в маленьких санях, чтобы было теплее, каждый из нас ткал свою мысль. Я сам себе отдавал отчет за свои восемнадцать лет, и мне казалось, что я проделал такой большой жизненный путь. И еще я думал: может ли даже присниться моей нежной подруге в Харькове, как я отмечаю свое восемнадцатилетие? Как хорошо было бы, если бы она была вместе со мной. В редакции, наверно, ждет уже письмецо от нее. Как только я прибуду в Биробиджан, напишу ей, чтобы она приехала ко мне. Я уже договорился с одним из наших сотрудников, что мне продадут за 400 рублей домик, правда, на куриных ножках с почти провалившейся крышей, но ничего, там нам будет совсем неплохо. В конце концов, мне уже 18 лет – совершеннолетний.

Перебирая все это в своих мечтах, я даже не заметил, как вдруг сразу стало темно и пальцы ног закоченели. Дорогу, деревья уже не было видно. Но лошадка продолжала свой монотонный бег и везла нас как будто в пропасть.

Должно быть, мороз усилился. Холод добрался до рук, пронизал все тело, ноги я совсем уже не чувствовал. Часов ни у кого из нас не было и казалось, что мы едем уже бесконечно долго. Мы начали беспокоиться. На всех напал ужас. Наша спутница на все наши вопросы отвечала как-то неуверенно, и тут еще надо было случиться, что лошадь вдруг остановилась. Тогда я, замерзший до самых костей, вылез из саней.

Почву под собой я абсолютно не ощущал. Еле-еле мне удалось закостеневшими руками зажечь спичку и поджечь немного сена, вытащенного мною из саней. Отсветы огонька выхватили кусок мрака, и меня охватил страх. Дорога, как рогатка, расходилась в двух разных направлениях. Садовский лежал в санях неподвижно и безмолвно без признаков жизни. Моя спутница тоже выскочила из саней и стояла ошеломленная. И, видя ее растерянность, я понял, что мы, вне всякого сомнения, заблудились. Легко сказать заблудились. Ночь. Тайга. Страшный мороз. Что делать? Куда ехать? Налево? Направо? Между слабо освещенными костром соснами появились тени-призраки в форме диких зверей – это были миражи в глазах замерзшего перепуганного человека. Нет, возвратиться назад, еще раз проехать такое расстояние – это был смертельный приговор! Что же делать? Замерзнуть в тайге в восемнадцать лет? Не очень радостная перспектива. Наша спутница все еще слабым голосом утверждала, что по времени мы уже должны были быть на месте. Мол, сколько раз она сюда ездила, дорога здесь никогда не раздваивалась. Я не знаю откуда, но у меня как-то сразу появилась решительность. Вероятно, такая решимость возникает лишь в экстремальных обстоятельствах, как реакция самозащиты. Я взял вожжи и пугающим голосом погнал лошадь, доверившись полностью инстинкту животного и чувству своего собственного фатализма. В какую сторону поведет лошадь – туда и поедем. Лошадь повернула вправо и начала быстро бежать. Но здесь нас подстерегал новый сюрприз.