Из прошлого

Пробежав короткое расстояние, лошадь снова остановилась, словно приросла к месту. Это уже было чересчур. Я снова вылез из санок, зажег спичку, и моим глазам предстала следующая картина: лошадь стоит у небольшой скирды и с аппетитом уплетает сено. Дальше за скирдой дороги нет. Сначала мне стало нехорошо на душе, но потом я сообразил, почему лошадь свернула направо. Я быстро развернул сани, возвратился к развилке и мы поехали в другом направлении – налево. И когда вскорости до нас донесся запах горящего дерева и между деревьями засверкало несколько огоньков, меня охватила такая необыкновенная радость, которую я передать теперь не в силах. Я лишь помню, что у меня застрял какой-то комок в горле, мороз тотчас же исчез из моего тела. Я изо всех сил выкрикивал какие-то бессвязные слова.

И вот мы уже в бараке, в теплом бараке с докрасна натопленной железной печкой, в которой трещат горящие сухие дрова. Вокруг нас возятся мужики в нижнем белье, излучающем теплоту. Они снимают с нас тулупы, валенки, растирают нам руки, ноги, лицо, преподносят нам в железных кастрюльках горячий чай, кто-то наливает нам спирт и заставляет выпить.

Однажды, когда дедушка еще совсем мальчишкой взял меня с собой в синагогу, я уже пробовал этот горький напиток и после этого забрался на кладбище, лег животом на старое надгробие, катался от болей в животе и ждал смерти. Теперь же после нескольких глотков горючей жидкости по всем моим внутренностям разлилось чудесное тепло, и мне сразу стало так легко и хорошо в окружении этих теплых лесных людей, что захотелось каждого из них обнять и сказать: «Дорогие вы мои люди».

Скорее всех пришел в себя я. Наша спутница также быстро очнулась. Хуже было с Садовским. Лицо у него было обмороженным. Сердце у него шалило и с ним пришлось долго повозиться. Нас положили спать на деревянные нары, застеленные тулупами. Очень долго я не мог заснуть. Боль в пальцах ног доходила до самого сердца, в голове немножко шумело от выпитого спирта. Мысли мои путались между моим детством и моими восемнадцатью годами в темной холодной тайге. Встал я рано. Через замерзшие оконца барака врывались скупые солнечные лучи. Рабочие давно уже отправились в тайгу на работу, и за длинным столом у печки сидел лишь один человек – широкоплечий с густой шевелюрой рыжих волос на голове и как бы бронзовой бородой. Он был поглощен чисткой охотничьего ружья. Садовский еще спал, накрывшись с головой своим пальто. Представительница культуры возилась у печки с горшком картошки.

Во время завтрака я познакомился с «бородой». Это был охотник средних лет, нашедший здесь в бараке ночлег. Мне было очень интересно беседовать с ним, расспрашивать его о тайге, о зверях, об охоте. Он охотно рассказывал обо всем, а я, глядя на него, рисовал в мыслях образ лесного человека – романтика, который оставил цивилизацию и ушел в природу. В моих мыслях уже ткался рассказ. Но мечты остаются мечтами, а работа есть работа. Я сюда прибыл с заданием редакции.

Садовский был не в состоянии выйти наружу. Его худые щеки были в синяках, он сидел, скорчившись на своей постели, как будто вчерашний мороз еще не вышел из него, и ел картошку из жестяной тарелки. Я попросил моего нового знакомого отвести меня к лесным рабочим. Мы вышли. Лесная поляна вокруг барака была залита ясным светом морозного утра. Вокруг, как в плотном заборе, стояли огромные стройные сосны с золочеными от солнца кронами. Глубокий снег звонко скрипел под ногами. Неподвижный воздух был насквозь пропитан терпким запахом сосны. Мне так хотелось по пути встретиться с каким-нибудь зверем – с медведем, с волком и принять участие в охоте. Но как назло вокруг нас не было и следа живого существа. Лишь сосны, сосны и сосны.

Точно ребенку, которому хочется нажать на курок только что приобретенного игрушечного ружья, мне хотелось выстрелить первый раз в жизни из настоящего ружья. Охотник широко улыбнулся в свою бронзовую бороду доброй усмешкой, с которой уступают капризу ребенка, и разрешил мне выстрелить. Выстрел прогремел с необыкновенной силой и разбудил всю округу. Эхо как будто заблудилось между деревьями и осталось висеть на неподвижных ветвях. Не знаю сам почему, но мной овладела мальчишеская гордость. Как-никак, а я бродил по тайге вместе с настоящим охотником и стрелял из ружья. Я обязательно расскажу об этом моим знакомым и напишу Ей в Харьков. При этом я добавлю, что я не просто так стрелял, а целился в медведя, – ведь все охотники любят что-нибудь присочинить в своих рассказах. Мне стало уютней на душе от таких мыслей и мне вдруг пришли на память строчки И.Л. Переца, с которыми я выступал на утреннике в детском саду:

Янкеле хочет охотником стать,
Янкеле хочет охотником стать.
Только медведя он хочет стрелять.