В ближайшее воскресенье, когда я сидел в доме моих соседей, девчат, Маня мне сообщила, что в лаборатории, в которой она работает, освободилось место регистратора. Может, мне попытать свое счастье? Она, Маня, в дружеских отношениях с заведующей лабораторией. Так она замолвит за меня словечко? Я ухватился за этот план и назавтра уже был в лаборатории.
Маня свое обещание выполнила, и заведующая, ее звали Фаней, молодая, незамужняя женщина, без лишних вопросов касательно моей персоны, посадила меня за отдельный столик, положила передо мной большой журнал и объяснила, в чем будет состоять моя работа. От радости сердце мое начало быстрее биться. Я даже не обратил внимание, когда заведующая меня предупредила, что дает две недели испытательного срока. Также маленькая зарплата – сто рублей лишь! – меня не шокировала: как-нибудь проживу – лишь бы я имел работу…
Моя работа состояла в регистрации всех анализов различных семян, которые лаборатория выдавала колхозам всего района. Работа совсем элементарная, и я даже не сомневался, что легко с ней справлюсь. Но… я ошибся. Заведующая была весьма педантична и мои журналистские каракули ей не понравились. Об этом она мне ясно дала понять уже на второй день, что повергло меня в унынье. Мое положение снова стало отчаянным. Я ждал, что меня отправят из лаборатории, которая пришлась мне по душе с первого же дня. Наконец заведующая пригласила меня к себе и в присутствии трех лаборанток заявила, что решила регистрировать анализы сама, но, если я настаиваю, то она может с зарплатой регистратора перевести меня на работу лаборанта. Смогу ли я? Но тут меня окружили девушки и сказали, что помогут и поучат. Я был тронут их сочувствием и дал согласие, не будучи уверен, что из меня что-то получится. Другого выхода у меня все равно не было.
В открытые двери соседской комнаты, я видел, как Фаня советовалась с девчатами-лаборантками и Маня упрямо ее уговаривала… Я понял, что говорят обо мне.
И вот я, журналист с такими светлыми мечтами и запросами, стал учеником в сельской лаборатории семян.
В тесной лаборатории, кроме заведующей Фани, работали еще три девушки: Маня, Нара и совсем молодая шестнадцатилетняя красивая украинская девушка Тоня. Они все взялись меня обучать новому для меня лабораторному делу. Сначала я у них выполнял различные вспомогательные работы: высыпал мешочки с зернами в сортировочную установку, подготавливал землю в ящиках для посева семян, подносил к рабочим столам материал и тому подобное. Понемногу я овладевал новыми навыками и, не прошло и двух недель, как я стал, можно сказать, лаборантом, выполняющим уже самостоятельно сложные анализы различных зерновых культур с начала и до конца. Девушки, мои наставницы, во главе с заведующей не могли нахвалиться моими успехами, и я себя почувствовал в этом маленьком коллективе своим человеком, окруженном доброжелательностью и симпатией молодых женщин. С утра и допоздна я наряду со всеми трудился у рабочего стола и напрягал зрение у микроскопа. При этом мы тихонько напевали еврейские, русские и украинские песни. Маня и Тоня обладали на редкость красивыми голосами, и наш хор звучал весьма ладно. Двое украинских девчат – Тоня и Надя, выросшие в еврейской колонии Штерндорф, недалеко от Калининдорфа, выразительно и с чувством пели еврейские песни.
В условиях, в которых я находился, работа в лаборатории была для меня спасением, утешением. Моя скудная зарплата в 100 рублей после неплохих заработков в Биробиджане меня особо не угнетала: жизнь в селе была дешевле, чем в городе, мои потребности были донельзя скромными.
Меня очень беспокоило положение моей матери в Харькове, которая осталась одна-одинешенька, беспомощная в окружении «убийц». Ее письма были беспокойными и печальными, каждый день ее выживали из квартиры, известий от отца не было, средства на жизнь таяли. Меня до боли волновало, что я не мог ей помочь. В таком же положении был и мой брат, работавший в Донбассе.
В начале марта мама неожиданно приехала ко мне. Она больше была не в силах выдержать квартирных «убийц», как она их называла, и в отчаянии сбежала из города. Мы вместе пробыли около двух недель и за это время излили друг другу свои души. Разлука была горькой.