Одновременно с моим «триумфом» меня все больше и больше давил груз раздумий: что будет дальше? Срок моей прописки заканчивался, и мне снова предстояло оставить Харьков. Перспектива вовсе не веселая. Единственное, что могло меня спасти – поступление в институт.
Но легко сказать – поступить! Да еще в медицинский, при его большом конкурсе. Мой друг Лева меня воодушевлял и добился, чтобы я отдал документы на единственный в стране психоневрологический факультет. Я его послушал.
Лето в городе стояло жаркое. В нашей комнате дышать было тяжело. В такой духоте и при таком непрерывном шуме трамваев и машин под окном готовиться к экзаменам было невозможно, и я принял решение: прервать на месяц работу дома, поехать в Калининдорф и там, вдали от городского шума, подготовиться в институт. Денег на расходы у меня не было, из дому нечего было продать. Ни одной новой вещи у меня не было, и ходил я в латанной одежде. Нам с мамой едва хватало средств для того, чтобы собрать посылку отцу в лагерь. Единственное оставшееся у нас имущество были облигации государственных займов за несколько лет. Я их продал в сберкассу за 30 % и таким образом собрал немного денег.
В Калининдорфе бывшая моя хозяйка встретила меня как родного, выделила мне мою «комнату» и создала все условия, чтобы я мог спокойно отдаться своим занятиям. При этом мне повезло: одна из ее дочерей, Роза, после окончания десятилетней школы также готовилась поступать в институт, и немало часов мы вместе решали задачи по математике, физике и химии.
Мой режим в селе был железным: вставал я вместе с солнцем, бежал к речке купаться. Тотчас после этого на свежую голову садился за свои учебники. В двенадцать часов я снова бежал к реке, обедал и ложился на один час поспать. Вставал и снова к книгам до самого захода солнца. После получасовой прогулки на свежем воздухе – спать. И так изо дня в день три недели подряд. До экзаменов осталась одна неделя, и тут ниспослал мне Всевышний черта в образе чудесной девушки, перевернувшей весь мой железный режим с ног на голову… Должно быть, Всевышний решил меня испытать, и я, признаюсь, экзамен не выдержал.
Я провожал моего «чёрта» до поздней ночи в соседнее село и, естественно, спал потом до середины дня. Слава богу, что все это случилось к концу моего Калининдорфского месяца, иначе я бы увидел институт как собственные уши. Конкурс в харьковский мединститут был огромным – шесть человек на одно место, и, правду говоря, больших надежд я не питал, надеялся больше на чудо. И все же – первые четыре экзамена – письменный по русскому языку, устный по русской литературе, историю и физику я сдал на «отлично». 20 баллов – это уже была серьезная заявка, придавшая мне духу. Остальные экзамены прошли не так уж гладко, и я имел основания сомневаться в успехе при таком большом конкурсе. C дрожью я искал свою фамилию в списках принятых в институт, и мое сердце чуть не выскочило из груди, когда я там себя нашел. Вот так я стал студентом-медиком, вот так я остался жить в Харькове.
С воодушевлением воспринял известие о моем поступлении в институт мой отец. Его радость в условиях тяжелейшего лагерного режима была огромна. Он только очень переживал, что не в состоянии пока мне помочь, чтобы я мог полностью отдаться своей учебе, и он начал надеяться, что мой успех является хорошим предзнаменованием и в его судьбе…
Мы с мамой писали письма во многие государственные и партийные инстанции с просьбой пересмотреть дело отца, но время еще не пришло, и ответы не обнадеживали.
Учебный год, как обычно, начался 1-го сентября. Это был на редкость солнечный день, и это было такое приятное чувство – идти впервые в институт в бурлящей массе студентов, спешащих в свои учебные заведения. Но что это? Вокруг репродуктора стоит большая толпа. Передают что-то очень важное. Я прислушиваюсь: «Немцы ворвались в Польшу, на Варшаву падают бомбы…»
«Это начало Второй мировой войны», – комментировал эти события во время перерыва наш педагог латинского языка. Мое поколение тогда еще не знало о войне, хотя об этом говорили и кричали на трибунах очень много. Но я помню, что слова нашего педагога и тон, которым они были произнесены, на нас всех произвели большое впечатление, и праздничное настроение первого учебного дня было омрачено. Но пока пушки стреляли где-то далеко. Наша страна была довольно сильна и на каждом шагу нас уверяли, что врага мы будем бить на его территории. И вообще, сомнительно, что Гитлер отважиться напасть на нас… Так что пока жизнь шла своим обычным ходом.
С первых же дней в институте учеба у меня пошла усердно и интересно. Лекции меня увлекали, и я почувствовал себя в аудитории после Калининдорфской «ссылки» равным среди равных.