Итак, от Красного Яра нас повезли в степь, в глубинку. Когда мы прибыли к нашему новому месту жительства, то пришли в отчаяние: посреди бескрайней степи, в открытом поле, стояли какие-то унылые домики. А вокруг полное безлюдье. Добрались до дома правления колхоза, который носил русско-немецкое название «Штурм», и поразились: у дверей, как часовые, стояли… верблюды! Мы воззрились на них, а они – на нас с высоты своего величия, но не оплевали.
Когда мы вошли в правление, то впечатление стало меняться к лучшему. Помещение было чистенькое, теплое, и встретили нас со всем радушием. Председатель колхоза подробно объяснил нам все, начиная от рабочих заданий и кончая бытовыми мелочами. Первую ночь мы провели в правлении колхоза, а потом нам на каждую бригаду (семнадцать человек) выделили отдельный дом, обеспечили топливом.
Я обратила внимание, что дома в деревне были добротные: каменные, оштукатуренные и крытые железом. Не чета избенкам-развалюшкам в русских селеньях. Колхозы немцев Поволжья прежде были богатые, а «Штурм» перед войной был даже участником сельскохозяйственной выставки. Но теперь деревня стояла пустая, в ней жили только две – три семьи русских и украинских беженцев из Курской области и с Украины. И поля вокруг бескрайние, голые – ни кустика, ни деревца, только земля, укрытая снегом. Мебели в домах не осталось никакой – хозяева все увезли. К нашему приезду соорудили нары, настелили сена, мы так и спали, накрываясь пальто.
Как-то поздно вечером я вышла из дома и замерла в изумлении: откуда-то издалека доносился странный однообразный гул, тянувшийся на одной ноте. «Что это – радио? Откуда оно в степи?» – Надо мной посмеялись: «Какое радио! Это волчий вой, только очень отдаленный». Волков в степи развелось в тот год великое множество. Голодные, они залезали в овчарни и коровники, резали скот. С ними просто сладу не было.
Вскоре с волками повстречался один из наших – сын сотрудницы немецкой редакции. Ему было поручено перевозить снопы с отдаленного омета на деревенский ток. Не успел он еще нагрузить телегу снопами, как вдруг вдали показалась стая волков. Они мчались к нему с ужасающей быстротой. Паренек вскочил на телегу и стегнул лошадь. Она и так, без понуканий, понеслась вскачь. Волки преследовали его упорно, до самой деревни. С тех пор мальчишка отказался ездить в поле один – с ним обязательно отправлялся напарник.
Среди этого пугающего белого безмолвия согревала душу возможность сытно поесть, перестать чувствовать себя голодной.
Я писала родным:
Чуть начинало светать, мы шли на ток. Нужно было обмолотить хлеб с 300 га, а всего в колхозе было засеяно 2000 га, но нам одолеть такое было невозможно. Мужчины подавали снопы на барабан молотилки, а мы, женщины, отгребали зерно и мякину. Работа была не столько тяжелой, сколько пыльной. Остья и мякина набивались в ноздри и в рот, приходилось по самые глаза укутываться платками. Зато за нелегкий труд нас досыта кормили: по утрам молоко и белый хлеб, за ужином и обедом жирные мясные щи либо вкусный украинский борщ (стряпухой была эвакуированная сюда украинка). Так хорошо мы уже давно не ели и в знак благодарности старались работать еще лучше. Впереди к тому же маячил мешок муки – оплата труда для каждого работника. Нам пообещали 8 % с каждого обмолота, и все понимали, что это замечательно!