Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Ходила Наташа, помнится, в огромных, с чужой ноги сапогах, обвязанная для тепла шерстяным платком. Зато впоследствии с этой парой произошла необыкновенная метаморфоза. После окончания войны Модзелевский был назначен первым послом Польши в Советском Союзе, потом министром иностранных дел ПНР. Наташа стала важной дипломатической дамой. А пока же под начальством Фишера-Модзелевского была команда, состоявшая из женщин, стариков и детей.

Нас посадили в товарный вагон. Туда же погрузили и огромные рулоны типографской бумаги, сослужившие нам неоценимую службу. Пан Модзелевский проявил удивительную находчивость: как только поезд приближался к станции, он давал команду: «По местам!» – и «зайцы» тут же забирались за рулоны, каждый в свое укромное местечко, и сидели там, притаившись, боясь пошевелиться. Подходил военный патруль, проверявший вагоны. Модзелевский, напуская на себя важность, заявлял:

– Извините! Мы из Коминтерна. Везем секретный груз. Вот документы.

И совал им под нос какие-то бумаги. Слово «Коминтерн» звучало магически. Взяв под козырек, военные удалялись, а «секретный груз», с облегчением вздыхая, вылезал из-за рулонов.

Таким вот образом мы благополучно добрались до Москвы. Поезд приняли на запасный путь, и это тоже была удача. Все наши «зайцы» поспешили выскочить из вагона и, пробежав по путям, выбрались в город через дыру в деревянном заборе. Когда поезд подошел к платформе, нам уже нечего было бояться.

На платформе нас ждали. Среди встречающих я сразу увидела Ли Мина и поразилась: он был отмытый, чисто выбритый. В своей полотняной рубашке с вышитым на украинский манер воротом и светлых брюках он имел щегольский вид – давно я не видела его таким нарядным. Я оглядела себя и устыдилась: грязные волосы, чумазые руки и лицо (где же было мыться-то в дороге?), мятое запачканное платье – ну что за замарашка! Одно только утешение, что и у других вид был не лучше.

Схлынула радость встречи с мужем, и в душе поднялось беспокойство: как там мама? Дошла, наверное, уже до дома? Как она воспримет обрушившийся на нее удар? Она ведь еще ничего не знала о смерти Володи. Мы с Ли Мином бросились домой и застали маму сидящей в кресле с окаменевшим лицом. Оказывается, когда она подошла к парадной двери дома, то ей повстречалась дворничиха Аннушка, которая без долгих слов сразу и брякнула:

– А вашего Володю-то уже похоронили.

У мамы подкосились ноги, она еле-еле поднялась на второй этаж. Какими словами можно было снять материнскую боль? Нет таких слов ни у кого – только время залечивает раны.

* * *

Сразу после возвращения в Москву я начала работать в издательстве, сначала в производственном отделе техническим редактором, а потом во французской секции помощником редактора. Издательство помещалось недалеко от нашего дома – всего в пятнадцати минутах ходьбы, в Каланчевском переулке, в здании «Оргметалла», одного из немногих московских зданий той поры, построенных из железобетона.

Моя приятельница Люба Позднеева тоже проработала в издательстве еще несколько месяцев, а затем перешла в Институт востоковедения преподавать китайский язык и одновременно начала готовиться к защите кандидатской диссертации. Она часто бывала у нас дома – консультировалась у Ли Мина. Он помогал ей читать в оригинале «Западный флигель» – произведение древней китайской классики. Позже по подстрочнику, сделанному Любой, на русском языке была создана драма в стихах, поставленная на сцене Московского театра сатиры. В 1952 году я с удовольствием посмотрела ее по приглашению Любы.

Оказавшись в Москве, я обнаружила, что там с питанием было не только не лучше, но даже хуже, чем в Энгельсе. Мы с Ли Мином обедали в столовой, куда приходила и мама. Мы делились с ней нашей скудной порцией жидкого супа с плававшими в нем полусгнившими листьями капусты. Пайковый черный хлеб отмеривали ниточкой на равные доли, стараясь дать Ли Мину побольше. Наедаться мы никогда не наедались. В желудке постоянно ощущались противные сосущие позывы. Хотелось хоть чем-нибудь набить живот, но ничего не было.