Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Осмотрели и другой дом – трехэтажный коттедж в европейском стиле, в самом центре, возле парка имени Сунь Ятсена. Но там оказалось шестнадцать комнат. Это уж чересчур! Как в таком огромном доме прибираться и поддерживать порядок? Отказалась.

Приглянулся третий вариант, в переулке Бэйцзигэ Саньтяо, около Дундана. Название переулка я для себя перевела как «Терем на Северном полюсе». Это звучало как в сказке и привлекало таинственностью. Хотя позднее выяснилось, что под «теремом» подразумевался даосский храм, посвященный божеству Полярной звезды – Бэйцзи. Но свой дом я по аналогии продолжала называть Теремом. Этот «особняк в переулке», как мы еще шутили, стоял в окружении солидных коттеджей, в которых обитал американский медицинский персонал Рокфеллеровской клиники. По этому поводу кто-то из советских, кажется, консул, потом заметил: «Ну и выбрали вы себе местечко, товарищ Ли Лисань! Прямо у осиного шпионского гнезда американцев!»

Но меня такие политические материи не смущали. Мне сразу понравился этот восьмикомнатный особняк с обширной гостиной, которая отделялась от не менее просторной столовой раздвижной массивной дверью с красивой резьбой. Полы крашеные, деревянные, что по тем временам было большой редкостью, но было крайне важно для меня, как и центральное отопление (котельная находилась в подвале во дворе). Ванная и душевая комнаты с горячей водой дополняли комфорт. Перед домом был садик с газоном и несколько деревьев, а с террасы, на которую выходила гостиная, распахивалась голубизна неба. О таком доме я давно мечтала.

В садике росли розовые кусты, мелкие цветочки на них алели с ранней весны до глубокой осени. Позднее мы и пустырь на заднем дворе засадили деревьями и кустами. Ли Лисань сам возглавил команду охранников, и они дружно вырыли ямы и посадили саженцы. В Пекине все растет быстро, и уже через пару лет пьянящий аромат сирени вливался в апреле в распахнутые окна, в комнатах стояли вазы с пышными лиловыми и белыми гроздьями цветов. А перед самым входом в дом выросло тутовое дерево-самосад, на удивление раскидистое и изобилующее ягодами, из которых няня Мария Ионовна варила кисели и делала наливки.

Нас с мужем объединяла любовь к цветам. Он знал, что я люблю сирень, и весной нередко возвращался с заседаний в Чжуннаньхае с охапками сирени или цветущих веток китайки, наломанных в нарушение всех запретов в правительственной резиденции. Я стыдила мужа за такие проступки, но он только с невинным видом улыбался. Цветы доставляли ему радость, и я часто ставила их на письменный стол у него в кабинете.

Недаром американская писательница Анна Луиза Стронг в своей книге о Китае 20-х годов отметила в Ли Лисане эту редкую для профессионального революционера черту. В 1927 году она посылала репортажи из Ханькоу, с Всекитайского съезда профсоюзов, и делала фотоснимки. Революционные лидеры, как правило, предпочитали запечатлеваться на фоне плакатов и красных знамен. Но когда очередь дошла до Ли Лисаня, он, к немалому удивлению писательницы, вывел ее во двор и попросил сфотографировать его на фоне цветущего дерева. В 1963 году, когда мы встретились со Стронг на отдыхе в Бэйдайхэ, она вспомнила об этом случае и прокомментировала его так: «Я сразу почувствовала, что Ли Лисань – настоящий интеллигент!» Любовь к цветам Ли Лисань сохранил вопреки всему. В день его рождения я всегда дарила ему цветы – обычно в горшках, потому что срезанные букеты в Пекине вообще не продавались.

Однажды, незадолго до начала «культурной революции», я преподнесла ему огромный горшок с белыми хризантемами. И, сама того не желая, очень его расстроила: он посчитал – на кусте оказалось тринадцать цветов! А кроме того, по китайской традиции белая хризантема – символ траура. Не будучи суеверным, Ли Лисань тем не менее воспринял это как знак беды. Я и сама тогда чрезвычайно огорчилась. А спустя некоторое время к нам в дом и впрямь пришла беда.

Но об этом после. А пока мы начали обустраиваться на новом месте, делать ремонт. Обстановку для дома нам выдали со склада, где хранилось имущество, конфискованное у сбежавших гоминьдановцев – чиновников и военных высоких рангов.

В доме, который раньше принадлежал генералу – заместителю командующего авиацией, тоже кое-что сохранилось от прежних хозяев. Сами мы купить мебель или что-нибудь еще не могли, так как по-прежнему жили по системе снабжения, при которой деньги выдавали лишь на питание и на покупку самых необходимых носильных вещей.