Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

«Твое поведение с Граней совершенно неоправданно, коммунист не поступает так по отношению к жене. Не думай, что твой семейный вопрос можно решить таким примитивным способом, потому что решать его в конце концов будешь не ты, а партийная организация. Поразмысли обо всем хорошенько. По возвращении на родину ты работал не так уж и много, зато увяз в скандальной проблеме. Могут ли о тебе хорошо думать товарищи?»

Но такие увещевания на Чэнь Чанхао не подействовали – скорее, он воспринял их как скрытую угрозу. Когда советско-китайский конфликт резко обострился и «тайные сношения с заграницей» стали пугать, Чэнь Чанхао решил одним ударом убить двух зайцев – обелить себя и потопить меня с Ли Лисанем. Он написал объемистое письмо, в котором использовал и извратил все, что знал или слышал о нас, но еще больше прибавил своих вымыслов, сдобрив их политической риторикой, и через доверенного человека передал эту «телегу» в Пекин, в ЦК партии. В этом клеветническом письме он прямо называл меня «ревизионисткой», ведущей «антикитайскую пропаганду» и завлекающей на «ложный путь» людей, например, Граню. И, что было еще подлее, он утверждал, что я якобы регулярно посещаю советское посольство с целью передачи секретной информации, а Ли Лисань меня к тому поощряет, поддерживая таким образом «тайные сношения с заграницей».

Позднее мне стал известен один конкретный факт, который Чэнь Чанхао использовал, чтобы ошельмовать нас.

В те времена в китайских магазинах трудно было купить приличную одежду, приходилось шить у портных, а шерстяные кофточки вязать на заказ. В конце 50-х годов кто-то мне порекомендовал вязальщицу – одну из немногих «частниц», уцелевших после национализации промышленности и сферы обслуживания. Жила она недалеко от меня, в районе Чунвэньмэнь. И я повадилась к ней ходить вместе с Граней. Мы заходили в скромную фанзу в глубине хутуна, садились в наружной комнатке, листали заграничные журналы, выбирая нужный фасон, в ожидании, пока вязальщица закончит примерку в соседней комнатушке. Клиентками у нее были в основном иностранки, посольские дамы. И вот однажды мы услышали через тонкую стенку родную русскую речь, которая теперь редко звучала в Пекине. А потом вышли и проскользнули мимо нас две женщины, явные «суляньки» (так называли советских на пекинском пиджин-жаргоне).

– Слушай, Граня, это, по-моему, мадам Червоненко, супруга посла, – заметила я. – Я ее видела на каком-то концерте.

– Да неужто! – с любопытством раскрыла глаза Граня.

Конечно, она рассказала об этом эпизоде мужу, а тот представил случайную встречу, во время которой мы не обменялись с посольскими женщинами ни словом, как заранее обговоренное «свидание на тайной явке». Последствия оказались роковыми – прежде всего для несчастной вязальщицы. Я уже успела забыть о том случае, когда Аня неожиданно спросила:

– Ты заказываешь кофточки по такому-то адресу?

– Да, а что?

– Ты туда больше не ходи. Для тебя будет очень плохо.

Аня предупредила, что в дом вязальщицы нагрянули люди из госбезопасности вместе с полицией, провели обыск и запретили заниматься частной деятельностью. Женщина лишилась куска хлеба, а потом, как говорят, и вовсе куда-то исчезла.

У меня на душе появился тяжелый осадок, но в то время ни я, ни Аня еще не знали, что это только первый отголосок клеветнического письма Чэнь Чанхао. Другие последствия не заставили себя ждать.

Становлюсь китаянкой

Общая обстановка накладывала отпечаток и на мои отношения с мужем. Он уходил в себя, мало чем со мной делился, и я чувствовала, как между нами вырастает стена отчуждения. На сердце было смутно, беспокойно.

Одно время Ли Лисань даже переехал жить в Высшую партийную школу, которая находилась около Летнего дворца. Его старый знакомый – директор ВПШ философ Ян Сяньчжэнь отвел для него небольшую квартирку. Было это зимой 1961–1962 года. Причину своего отселения, пусть и временного, Ли Лисань никак не объяснил, а я не допытывалась, хотя мне было очень больно. Успокаивала себя тем, что ему захотелось побыть какое-то время в одиночестве. Может быть, в семье слишком много «иностранщины», что становилось все более и более предосудительным? Но с этим я не могла ничего поделать – от привычек, приобретенных в детстве, не так-то легко избавиться.

Прожив несколько месяцев отдельно, Ли Лисань вернулся. Отношения как-то вдруг стали нормальными.