Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Меня больно уязвили эти слова, исходящие от человека, с которым Ли Лисань был близок с юношеских лет. Имя Ли Лисаня снова становилось одиозным, и от него спешили откреститься все, кто мог. Политика беспощадно подминала под себя все: и дружбу, и любовь.

От имени ЦК КПК пленум принял заранее подготовленный и отредактированный Мао Цзэдуном документ, который стали называть «Уведомлением от 16 мая». В нем призывали развернуть непримиримую борьбу против «реакционных буржуазных авторитетов» и «контрреволюционных ревизионистов», пролезших в партию, правительство и армию. «Одних из этих людей мы уже распознали, других – еще нет, а третьи все еще пользуются нашим доверием, готовятся в качестве нашей смены». При этом подчеркивалось, что особенно опасными являются люди, «подобные Хрущеву, которые спят у нас под боком». (Кстати, эту фразу, как говорят, вставленную Мао Цзэдуном, после падения Цзян Цин в 1976 году беспрестанно вспоминали, иронизируя: «А Хрущев-то спал под боком у него самого!»)

«Уведомление от 16 мая» произвело взрывной эффект, положив начало проведению «культурной революции» в масштабах всей страны. Как видим, инициатива исходила от Мао Цзэдуна, который решил развернуть небывалую по массовости политическую кампанию, чтобы предотвратить появление ревизионизма или, как говорили тогда, «чтобы страна не потеряла красный цвет». Стратегической доктриной в политике Председателя Мао всегда была «линия масс», которая означала, что политику надо делать руками масс, чтобы все шло как бы снизу, а не сверху, как в Советском Союзе, где традиционно прибегали к помощи «органов».

Во главе всекитайской кампании была поставлена Группа по делам культурной революции (позднее переименованная в Комитет), в которой важнейшую роль играли Цзян Цин, Кан Шэн и Чэнь Бода.

Председатель Мао дал команду, и массы поднялись.

Бунт хунвейбинов

Вечером 1 июня 1966 года все радиостанции Китая передали полный текст дацзыбао, появившейся в Пекинском университете, и комментарий «Жэньминь жибао», в котором это старейшее учебное заведение называлось «форпостом антипартийных, антисоциалистических сил». На следующее утро весь Пекин был охвачен студенческими волнениями, направленными против парткомов и ректоратов. Стены студенческих общежитий, столовых, учебных зданий были обклеены дацзыбао, разоблачающими бюрократов, чинуш и всех, кто «идет по капиталистическому пути».

Беспощадная волна критики тут же обрушилась и на нашего друга Хуан Ижаня, мужа Ани, назначенного проректором Пекинского университета после возвращения из Москвы. В полной растерянности он примчался к Ли Лисаню за советом, но муж ему ничем помочь не мог, так как сам находился не в лучшей ситуации.

В самом начале июня Ли Лисань получил уведомление, что ему больше не разрешается присутствовать на заседаниях Северного бюро ЦК, членом которого он являлся. Когда он обратился к первому секретарю бюро Ли Сюэфэну за разъяснениями, тот сухо ответил: «ЦК не дал мне разрешения объяснять причины. Поразмысли сам». Ли Лисань написал письма Мао Цзэдуну и Чжоу Эньлаю, но ответа не получил. Это был уже совсем скверный признак. Ли Лисань стал мрачнее тучи. Внутрипартийные документы ему перестали присылать. Он сидел дома, читал газеты, изредка выезжал в разные учреждения и учебные заведения знакомиться по дацзыбао с ходом движения. Фактически он был отстранен от должности.

А мощные импульсы, идущие сверху, продолжали приводить в действие новые необузданные силы.

С августа в Пекине начало твориться нечто невообразимое. Призывы к разрушению всего старого, которое именовалось то феодальным, то буржуазным, то ревизионистским, нашли живой отклик среди молодежи – школьников, студентов. Молодежь – это всегда прекрасный горючий материал, который мгновенно вспыхивает, когда его поджигают. Раньше других на улицы вышли школьники-подростки – самый агрессивный и буйный возраст. Мальчишки и девчонки, напялившие военную форму, называли себя хунвейбинами – «красными защитниками» революционного дела.

Первый удар обрушился на бывших помещиков и капиталистов. Юные бунтари врывались в их дома и переворачивали все вверх дном – рвали, ломали, изымали. Свистели тяжелые кожаные ремни с металлическими пряжками, обрушиваясь на спины и головы несчастных людей. Наша Ляля вместе с девочками из своего класса два раза ходила в эти «походы», но потом категорически отказалась: подобный вандализм приводил ее в стрессовое состояние.

На помойку выбрасывались всевозможные предметы «буржуазного обихода» вроде изящных остроносых туфелек. На улицах вооруженные ножницами хунвейбины разрезали узкие брючки и юбки, насильно стригли косы у девушек, приводя их прически в «революционное» состояние.