Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Статьи от имени редакций «Жэньминь жибао» и партийного журнала «Хунци» выходили под общим заголовком «Комментарии к Открытому письму КПСС» и обставлялись как важнейшее событие государственного масштаба. В назначенное время, ровно в восемь вечера, вся страна усаживалась перед громкоговорителями, чтобы услышать по всекитайской новостной радиопрограмме суровый голос диктора, размеренно зачитывающего разгромные тексты этих статей. Когда по радио звучали эти передачи, я и мои дочери, затаив дыхание, тоже сидели у радиоприемника. Для нас тогда это были откровения марксистской мысли. Мы искренне верили в правдивость того, о чем писалось в этих статьях; нас тревожили вскрываемые в них синдромы гибели социалистического строя. Хотелось, чтобы Китай избежал подобной судьбы.

Так подготавливались умы для восприятия грядущей «культурной революции».

Конечно, в нашей семье мы искренне желали и надеялись, что, несмотря на нагнетание атмосферы, отношения между двумя странами улучшатся. Но робкие надежды на изменение ситуации неизменно приносили разочарование. Так, осенью 1964 года, когда Никиту Хрущева сняли, заменив Брежневым, и Чжоу Эньлай полетел в Москву на празднование годовщины Октябрьской революции, мы восприняли это как реальную возможность перемен. Но – увы! – все обернулось к худшему. На торжественном приеме в Кремле к Чжоу Эньлаю с бокалом в руках подошел министр обороны Малиновский и рубанул прилюдно:

– Ну как? Мы своего скинули – теперь ваша очередь!

Чжоу Эньлай тут же покинул и Кремль, и Москву. Тонкая ниточка зонда была обрублена.

Весной 1965 года на каком-то общественном мероприятии к Ли Лисаню неожиданно подошел Кан Шэн и доверительно сообщил, что от советской стороны пришло приглашение в ЦК КПК направить делегацию на намечающийся XXIII съезд КПСС.

– А что ты думаешь по этому поводу, Лисань? Посылать или не посылать?

– Посылать, конечно! – не раздумывая отреагировал Ли Лисань.

Кан Шэн усмехнулся. Когда муж рассказал мне об этом разговоре, я его отругала:

– Ты мне все время велишь быть поосторожнее, а сам даешь такие непродуманные советы!

– Да ладно, – отмахнулся Лисань, – сказал что думал.

Никакой делегации на XXIII съезд КПСС не послали, и ее отсутствие (впервые за все годы!) только подчеркнуло серьезность конфликта. Может быть, в КПК и были люди, которые, подобно Ли Лисаню, думали о восстановлении отношений, но Мао Цзэдун выразился четко: «Наша полемика будет длиться десять тысяч лет. Но если вам кажется, что это слишком долго, то мы готовы пойти на уступки: пусть будет девять тысяч девятьсот лет!»

«Ревизионизм», «реставрация капитализма», «идущие по капиталистическому пути» – эти и другие выражения очень скоро стали использоваться и в применении к внутриполитической ситуации. С благословения Кан Шэна, видимо, возомнившего себя вдобавок ко всему прочему еще и лингвистом, в переводе на русский язык родилось словечко «каппутист» (то есть «идущий по капиталистическому пути») – такое же уродливое, как и само понятие.

В стране развернули кампанию «за социалистическое перевоспитание» и «чистку рядов» – «сыцин». Молодежь, студенты, кадровые работники из партийных и государственных учреждений направлялись в деревню в составе «рабочих групп» – выискивать «каппутистов» и заодно учиться у крестьян-бедняков, идеология и образ жизни которых были подняты на эталонную высоту. Такие установки шли вразрез с моими представлениями, почерпнутыми на политзанятиях в советском вузе: почему надо учиться у крестьянства, которое ежечасно рождает капитализм, а не у рабочего класса – гегемона революции? «Наверное, это связано со спецификой огромной крестьянской страны», – объясняла я себе.

Уехала в деревню Инна вместе со студентами и преподавателями нашего института. Вскоре и Ли Лисань отправился в провинцию Хэбэй руководить кампанией. Жил он в крестьянском доме, спал на кане[107]. Ходил в армейском зеленом пальто на вате, на ногах – грубые ботинки. С миской в руке стоял в столовой в очереди, чтобы получить скудную порцию пищи. Трудно было распознать в нем ответственного работника. Но тем не менее сельские жители по каким-то признакам записали его в начальники и наперебой обращались с жалобами к «пекинскому старичку», как его прозвали. Настоящей фамилии его никто не знал – Ли Лисань работал там законспирированно.

Пробыв в деревне несколько месяцев, Ли Лисань вернулся домой в весьма удрученном настроении. Положение в деревне произвело на него тягостное впечатление, он не предполагал, что людям живется так плохо, и не только в материальном отношении. Зачастую их притесняло местное начальство, и большое, и малое, злоупотреблявшее своей властью. Но Ли Лисань, оставшийся преданным идеалам своей молодости, верил, что нужно бороться, чтобы победить зло.